— Угу, нравиться, только скукотища тут у тебя, — Дина скорчила недовольную мину.
— Что? Ну знаешь, дорогая моя, у тебя была прекрасная компания в пансионе. Какие девочки там были замечательные, все же дочери таких уважаемых людей, — отец вознес руки к небу, как будто это были дочери не людей, а богов.
— Осторожно, пап, на меня же сыпется, — Дина стряхнула землю, которая осыпалась с куста, сотрясаемого в честь каких-то дочерей, — дуры они все и зануды, все какие-то штучки у них тупые.
— Дааа? — барон начал заводиться. — Дуры? Однако, дорогая моя, из пансиона выгнали тебя! И не за что-то там, а за плохое поведение, что для девочки абсолютно не допустимо!!!
— Ну не выгнали, а попросили перейти на домашнее обучение, — в пол голоса поправила его Дина.
— Конечно, попросили, пощадили мои седины! Моя дочь! Ван-Тауэр! — после каждого слова он тряс рукой у себя над головой и бедный куст, зажатый в его кулаке уже потерял большинство из своих листьев и даже пару веток.
— Ну пап, так же лучше, я же о тебе думала, как ты тут один, — Дина обняла отца.
— Иди отсюда, — старик очень разнервничался.
— Ну, пап, давай я помогу тебе, цветочки досадим, совсем чуть-чуть осталось, а потом пойдем на лодке кататься.
— Иди вон, не хочу тебя видеть, это же надо, выгнали из пансиона.
Дина виновато опустила голову и медленно пошла к дверям.
— Ужин в семь, чтобы в шесть была дома! — напоследок крикнул отец.
— А можно с Лизой?
— Можно, — буркнул отец и вновь погрузился в цветочную релаксацию. Да, как он не старался, но опять проиграл.
«Ха! Как я? Мастер манипулирования!!!» — ликовала Дина. Теперь целый день она могла провести со своими новыми друзьями. Она пробежала по залитому солнцем коридору и распахнула массивные входные двери. Пение птиц и шум водопадов ворвались в тишину дворца. «Какой прекрасный день, — подумала Дина, — а он хотел упечь меня в свою оранжерею, ну уж нет, папочка!».
— Привет, красотка! — улыбаясь, Кричмор подошел к Дине.
Это был пожилой мужчина, небольшого роста. Он был сутул и, казалось, что все прожитые им года ложилось ему на спину, постепенно пригибая его все ниже и ниже к земле. Его глаза выцвели и стали почти такими же белыми, как и его волосы. Сколько помнила себя Дина, он всегда был в доме отца. Он занимался всем, отец доверял ему, как самому себе и даже больше. Вообще трудно было поверить, что седая голова этого старика носит в себе все заботы по дому, начиная от закупки продуктов и заканчивая безопасностью дворца и его обитателей.
— Мне зайти к нему? — продолжил он, улыбаясь.
— Не стоит, все в порядке, — засмеялась Дина.
— Ты поосторожнее, барон уже не мальчик и твои проказы даются ему тяжело, — стараясь остаться на грани между веселой болтовней и поучениями, ответил старик.
— Ну я же не заставляю его заниматься моими делами, привязался со своими цветами, еще обезьян каких то приплел.
— Но…
— Кричмор, ты же знаешь, я его люблю, но заниматься всякой ерундой не буду, ладно, мне пора бежать.
— Возьми желтый флаер, у синего что-то с боковой тягой проблема, ребята попозже посмотрят, — вновь улыбнулся Кричмор и погладил Дину по волосам.
Как же он любил эту девочку, даже родную дочь он, наверно, любил бы меньше. У него никогда не было своей семьи, всю свою жизнь он посвятил барону и его семье. Он видел ее первые слезы и улыбку, слышал первое слово и помогал сделать первый шаг. Как же быстро пролетело время. Воспоминания согрели душу Кричмора.
— Береги себя, — крикнул он, но Дина уже убежала на пирс, заводить свой флаер.
Все без исключения обожали эту сорви-голову и потакали всем ее капризам, и сколько бы ни злился барон на ее проступки, он прекрасно понимал, чей характер в ней играет и не мог с укором смотреть в эти глаза, еще более прекрасные, чем у ее матери.
День прошел в играх и приключениях, сначала боролись с пиратами, потом искали клад на небольшом острове, расположенном примерно в километре от долины, потом родители Лизы прислали обед на остов, а после обеда все пошли купаться и играть на песке.
Вечером, уставшая и довольная Дина вернулась во дворец. Она не хотела расстраивать отца и к шести часам прибежала в оранжерею. Она даже не узнала утренние зеленые развалы. Отец просто сотворил чудо, оранжерея изменилась до неузнаваемости.
