Для Реда положение менялось слишком быстро. Только вчера он был незаметным и ни на что не претендующим консультантом по сложным техническим вопросам, и вот он уже национальная гордость Сайфа, его носят на руках толпы, о его героизме снимают кино и пишут книги. И все уже знают, что его имя останется в истории навсегда. И только где-то посреди одного из празднеств Ред вдруг осознал, что он сделал. Он вдруг отчетливо понял, что он не просто сверял вычисления. Не просто копался в горе графиков. Он вдруг понял, что поголовно вырезал целый народ, даже не заметив живых людей за столбцами цифр и последовательностями сигналов. И Ред ужаснулся.
Заметим, что ужас его был направлен не на себя – он знал, что делал то, чему его обучали, что он выполнял задачу. У него и в мыслях не было предавать свой народ, какой бы приказ не последовал. «Пускай каждый занимается своей работой, – рассуждал он в одном из многочисленных интервью. – Политики пускай выясняют отношения, а военные – воюют. Это ведь неправильно, если политик полезет воевать, так? Вот и если военный полезет выяснять отношения – это тоже не верный порядок вещей».
Ред ужаснулся оружию, инструменту, которым управлял. Этот инструмент показался ему завесой, внутри которой скрывалось зло. Это зло успокаивало, убаюкивало, легко скрывая от людей ответственность за свои поступки.
Ред был глубоко порядочным человеком. Мы считаем, что это единственное, в чем можно (и стоит) обвинить его. Он был слишком порядочным для своего места в истории. Жестоко раскаиваясь, он начал ратовать за разоружение. По совершенно справедливому мнению Реда, превосходство сайфов над остальными нациями во всех областях было подавляющим. Он видел, что остальные планеты боятся сайфов, и пытался разрушить эту стену отчуждения, продемонстрировав самые мирные намерения.
На конгрессе Ред присутствовал по приглашению в роли докладчика. Он никогда не проникался националистическими идеями, наоборот, пытался приблизить сайфов к остальной Целистике, при этом сами неонационалисты тянулись к нему, как к представителю образцовой нации с четким видением своего места в мире, принципами, колоритом и неоспоримыми достижениями. Они спрашивали, как достичь его успехов. Что Ред мог ответить? Что нужно просто делать то, что больше всего любишь, что именно общая вовлеченность окружающих в безумную и бессмысленную гонку делает их одинаковыми. Его не слышали. Реда спрашивали о форме рукавов куртки, и кто-то уже зачесывал волосы в такие же волнистые пряди. Его спрашивали, как имитировать знание, и никто не интересовался тем, как учиться, как знать, как понимать, как уметь.
Сайерс чувствовал себя человеком, попавшим в клетку к обезьянам. К горлу подкатывало отвращение и жалость к этим существам вокруг. А за отвращением к ним – следовало отвращение к себе. Кто он такой, чтобы судить их? Почему он возомнил себя кем-то, кто лучше, выше, умнее, чем они? Он такой же человек, как они, и если он не может чувствовать себя среди них своим – не значит ли это, что он сам слишком глуп? Им ведь удается жить вместе. Должен же и он суметь вывести свой народ из изоляции?
Выступление Теренса Ред слушал вполуха, прислонившись к стене в дальнем углу зала и углубившись в свои размышления. По роду своей деятельности он знал о разрухе на Промосе чуть ли не лучше всех в мире. Сайфы избегали вмешиваться во внутренние дела других планет, чтобы не нажить новых врагов, но пиратство они терпеть не желали, убежденные, что оно действует, как коррозия, на политическую систему и является окончательным абсолютным злом. В конце концов единственный раз, когда армия сайфов использовалась после войны с Уаджи, она была направлена против пиратов. Конечно, это все было значительно позже, но Ред был уже близок к идеям, которые в будущем направят армию сайфов на пиратов.
Тем удивительнее для него было слышать слова Теренса, потому что Ред понимал – такое поведение ламарян не только не остановит пиратов, но ровно наоборот – поддержит их.
Он никогда не встречал Лику Лоу до этого, но отчетливо видел, что каждая минута была на счету. Если кто-то и мог не допустить катастрофы, то только он. Времени на расшаркивания не было, он почти силой оттеснил девушку и вошел в комнату ламарянина.
