Истопник. Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела… Да ну же, ступай, говорят, ступай – слышь, идут…
Истопник и чиновник уходят направо. Роджерсон и Марин входят на нижнюю площадку слева.
Марин. Пойду, доложу его сиятельству.
Роджерсон. Попросите же, чтоб граф поосторожнее, а то, ежели опять, как давеча, – я ни за что не отвечаю – рассудка может лишиться.
Марин. Слушаю-с.
Марин, взойдя по лестнице, уходит направо. Роджерсон – налево. Кн. Платон Зубов и обер-церемониймейстер граф Головкин входят на верхнюю площадку слева.
Платон Зубов. Всем чинам военным и гражданским в Зимний дворец, в Большую церковь съезжаться для учинения присяги. Митрополита и духовенство повестить не забудьте.
Головкин. Митрополит внизу, в церкви ждет.
Платон Зубов. Зачем? Кто просил?
Головкин. Сам приехал. Панихиды служить.
Платон Зубов. Панихид не будет, пока тело не выставят. Так и скажите дураку – пусть во дворец едет.
Головкин. Слушаю-с.
Платон Зубов. Eh bien, comte, qu’est ce qu’on dit du changement?[52]
Головкин. Mon prince, on dit que vous avez eté un des romains.[53]
Платон Зубов. Да, дело было жаркое – потрудились мы на пользу отечества…
Уходят. Александр входит на нижнюю площадку слева. Елизавета и Роджерсон ведут его под руки.
Роджерсон. Потихоньку, потихоньку, ваше величество! Присядьте, отдохнуть извольте…
Камер-лакей приносит стул и уходит. Александр садится. Елизавета дает ему нюхать спирт.
Александр. Ничего… прошло… Только вот голова немного… Все забываю… Что, бишь, я говорил-то, Лизанька? А?
Елизавета. Об отречении, Саша!
Роджерсон, взойдя по лестнице, уходит направо.
Александр. Да, отречение… А ты мне что? Вот опять забыл…
Елизавета. Я говорила, что сейчас нельзя – после…
Александр. После… После… Всю жизнь… Всегда – каждый день, каждый час, каждую минуту – то же, что сейчас вот – это – и больше ничего… Как с этим жить, как с этим царствовать? Ты знаешь?.. Я не знаю… Я не могу… Пусть кто может… А я не могу…
Елизавета. Что же делать, Саша? Надо…
Александр. Надо… И нельзя – опять, как тогда, помнишь? – надо и нельзя, нельзя и надо. Что ж это, что ж это такое, Господи?.. Сойти бы с ума, что ли… Не думать, не помнить… Забыть… О-о-о… Нет, не забудешь… Годы пройдут, вечность пройдет, а это – никогда, никогда!..
Елизавета становится на колени, обнимает и целует голову Александра.
Елизавета. Ну, полно же, полно… Сашенька… Родненький…
Александр. Хорошо… Не буду… Только что еще сказать-то я хотел? Что, бишь, такое?.. Да, да… Власть от Бога… «Несть бо власть аще не от Бога…» И это – опять, как тогда… А знаешь, Лизанька, ведь тут что-то неладно… А ну, как не от Бога власть самодержавная? Ну, как тут место проклятое – станешь на него и провалишься?.. Проваливались все до меня – и я провалюсь… Ты думаешь, с ума схожу, брежу?.. Нет, я теперь знаю, что говорю, – может, потом и забуду, а теперь знаю… Тут, говорю, черт к Богу близко, близехонько – Бога с чертом спутали так, что не распутаешь!
Мария Федоровна входит на нижнюю площадку справа. Она в утреннем шлафроке, волосы не убраны, на голове шаль.
Александр. Матушка!
Подходит к Марии Федоровне, хочет обнять ее, но, взглянув ей в лицо, отступает. Она смотрит на него долго и пристально, как будто не узнает.
Мария Федоровна. А-а, ваше высочество… ваше величество… Вы здесь. А там были?.. Нет?.. Я оттуда сейчас… Не пускали… Задним ходом прошла – караул поставить забыли… Видела… Ступайте же и вы посмотрите…
Александр. Матушка! Матушка!
Мария Федоровна. Теперь вас поздравляю: вы – император!
Александр падает на колени, закрыв лицо руками. Мария Федоровна, не взглянув на него, проходит мимо, налево. Елизавета и Роджерсон бросаются к Александру, поднимают и усаживают. Пален, Бенигсен, Аргамаков, Талызин, Депрерадович, Николай Зубов, Татаринов и другие заговорщики входят на верхнюю площадку справа.
Аргамаков(тихо Палену). Ваше сиятельство, в Преображенском неладно.
Пален. Что такое?
Аргамаков. Шумят, команды не слушают, «покажите, говорят, государя покойного, а то присягать не будем!»
Пален. Сейчас нельзя – не убрано.
Аргамаков. Как бы не вышло беды, уж очень бунтуют.
