– А, здравствуйте, уважаемый… Олег, как вас, простите, по батюшке?
– Владимирович…
– Да, да, вы уж извините…
– Ничего-ничего, что вы!
Гумилев присел на краешке скамьи и огляделся по сторонам.
– А ничего, довольно мило тут у вас.
– Ну, уж… – Олег смутился, и как ему показалось – покраснел.
– А что, совсем недурно, тут у вас и река и лес… Откуда взяли ландшафт?
Средняя Россия-матушка? Курск, Тамбовщина?
– Да нет, Лев Николаевич, это Подмосковье. По Киевской дороге пятидесятый километр – деревня Рассудово. Там в детстве я летом всегда…
– Резвились!
– Да, именно.
Гумилев сел, подхватив колено сложенными в замок руками и принялся молча смотреть в виртуальную даль смоделированной в шаре частички его Олегова детства.
– Странно это.
Если еще не перейдена грань и не залапана, и не стерта совсем эта категория оценки происходящего… Странно! Разве можно в этой ситуации подходить к событиям с прежними, земными мерками эмоционального восприятия?
Вот нынче к нему в шар… Прямо в шар явился Лев Николаевич Гумилев.
– Странно, говорите?
– Да я теперь понимаю, зайти ко мне в шар, в вашем мире – это все равно, как посетить мой сайт в сети…
– М-м-м… мда! Примерно тоже! Хотя…
– Так вам понравился интерьер моего шара?
– Шара? Мы так не говорим… А вообще, многие и не делают никакого, как вы изволили выразиться – "интерьера"… Вот бесконечно уважаемый мною Василий Розанов, он совершеннейшим образом равнодушен ко всякому и даже, как вы теперь изволите выражаться, виртуальному антуражу.
– Лев Николаевич!
– Да, любезнейший, весь вам внемлю самым покорным образом…
– Лев Николаевич, скажите, куда ушла вся пассионарность русских?
– Да не ушла никуда. Вы мои книжки, батенька, внимательно читали? Заснула пассионарность. До поры. Вы же видите, вот китайцы теперь – на большом подъеме!
А что, разве молодая нация? Им – их цивилизации две с половиной тысячи лет! А пассионарность никуда не исчезла. Но были и у них спады. Вспомните многовековые периоды раздробленности и национального унижения. Так и у нас. Видите ли, пассионарность – это как биоритм. Есть подъем, а есть и спад. А за ним снова подъем.
– А еще скажите, разве можно заставить народ насилу стать победителем вселенной?
– Если он того не хочет, так?
– Именно так, Лев Николаевич.
– Ну вы же вот делаете теперь такой эксперимент!
– А вы по этому поводу ко мне пришли?
– Отчасти и по этому.
– Так что же делать, Лев Николаевич? Они, по моему не очень то и стремятся властвовать над миром.
– Так в том то и беда, когда за пульт эксперимента садится человек, весьма удаленный от теоретических познаний, даже в самой их скромной сумме.
– Это вы обо мне?
– О вас, батенька. Разве вы не читали, хоть бы и у меня, что русские давно остановили интервенционное продвижение, зафиксировав себя в и без того беспрецедентных евроазийских границах от Берингова пролива до реки Неман. Куда уж больше!? Куда уж шире?! Куда уж дальше!?
– А как же идея Екатерины посадить Константина в Константинополь? А войны за Босфор? А Сталинский бросок в Западную Европу?
– Ну и что говорил сам народ? В первую мировую, когда мой отец Николай Степенович пошел на фронт, он писал маме, что солдаты -то не шибко хотят этих Босфоров с Дарданеллами! А вот у Батыя в войске – все конники до единого хотели до Рима дойти! Такое было единокровное устремление. В этом надо искать ответ. Не когда монарху шлея под хвост попадет, а когда вся нация до последнего пьяницы захочет победы! Именно так и в сорок пятом до Берлина и до Вены дошли.
– Так теперь, вы не верите?
– Не знаю, вы хозяин-барин… вам и карты в руки.
– А если?
– А если, то "альт, контр, делит", мой государь…
– То есть?
– Я ничего не знаю…
– А рай есть?
– А рай есть… Дайте клавиатуру, я вам чуточку только покажу…
Олег материализовал обычную стандартную клавиатуру и подал ее своему гостю.
– Вот, смотрите, – Гумилев пощелкал пальчиками, и Олег вдруг увидел маму. Она шла босая по тропинке с полным ведром воды, далеко откинув для равновесия свободную руку. На ней был сатиновый сарафан и косынка, поверх мягких русых волос. Она улыбалась ему. Было ей тогда тридцать с небольшим… А ему, а ему – Олежке, девять или десять. Вот она поставила ведро, смахнула тыльной стороной ладони со лба какую то невидимую лесную паутинку, и вдруг засмеялась, – Гляди, Олежка, беленький. И какой большой! И она присев, стала приминать траву вокруг хорошенького белого грибочка, который он – Олег, прошел и не заметил…
