Внезапно он повернул, юркнув в толпу и оставив Себастьяна в замешательстве. Тому оставалось только гадать, в каком направлении ушел боксер. Впереди был перекресток, и Себастьян решил, что чемпион идет именно туда.
На углу улицы располагался паб. Бекер остановился, чтобы порасспросить игравших возле него детей.
— Сюда сейчас кто-нибудь заходил? — обратился он к одному из мальчиков, но тот посмотрел на него так, будто он заговорил на незнакомом ему языке.
Миновав склады и рынок, Себастьян очутился в старом бедняцком квартале, построенном много лет назад. Здания, главным образом трехэтажные, здесь давно обветшали и грозили рухнуть в любую минуту. Дыры крошечных окон закрывались чем угодно — кусками одеял, плотной серой бумагой, поношенными шляпами. Из многочисленных щелей в расходящихся стенах торчали куски рогожи, рваной одежды, различного тряпья. Кое-где в окнах имелись и стекла, но до того грязные, что их невозможно было отличить от досок.
Себастьян не имел представления, где находится. Вдруг в тишине улицы, где-то впереди, он услышал топот ног бегущего человека.
Себастьян ринулся вперед, но вскоре почувствовал, что устает, и перешел на шаг. Затем снова побежал. Слабаком он себя не считал, однако к подобным длительным усилиям был непривычен. Физическое напряжение вкупе с возбуждением погони оказалось для него непосильной нагрузкой. Бекер терял силы, временами у него начиналось головокружение. Оставалось надеяться, что, когда он настигнет Сэйерса, тот будет настолько же измотан.
Улица заканчивалась мостом. Себастьян огляделся, но Сэйерса не увидел. Он пошел медленнее. Легкие у него горели, в горле саднило, а слюна засыхала во рту и рвала язык. Даже зубы ныли. Он двигался, заметно пошатываясь.
Оказавшись на мосту, Себастьян остановился и напряг слух, но смог услышать лишь собственное прерывистое дыхание и легкий звон в ушах. На миг он даже перестал дышать.
Внизу, под мостом, залаяла собака.
Бекер приблизился к краю моста и посмотрел вниз. Вместо железнодорожного полотна, которое он ожидал увидеть, взору его предстала серая лента канала, в этом месте он расширялся и походил на чашу. Скрытый от глаз канал, проходящий через самый центр города. Русло его, прорытого человеческими руками, заполненного коричневатой водой, извивалось позади складов. Прямо под мостом, слегка покачиваясь на воде, стояла вереница барж. Отцепившись от парапета, Себастьян перешел на другую сторону моста. За его спиной, продавливая и разбрасывая по сторонам обитыми железом колесами гальку, устилавшую мост, проехал фургон.
Себастьян начал уже подумывать о том, чтобы вернуться назад, к пабу, и хорошенько осмотреть его, правда, он не обратил внимания на название. В некоторых пабах на чердаках или в мансардах имелись ринги, где проводились, незаконно, конечно, боксерские поединки. Участвовал в них в основном молодняк, но бывалых бойцов там помнили и уважали. Поэтому хотя Сэйерс и был в городе чужаком, у него наверняка могли найтись поклонники, которые и спрячут его.
С такими мыслями Себастьян подошел к противоположной стороне моста, представлявшей собой длинный ряд металлических плит, соединенных мощными клепками и выглядевших пародией на смесь классической архитектуры и грубой самоуверенности индустриального века. Парапет, широкий как лестничные перила, был до зеркального блеска отполирован локтями зевак и руками прохожих.
Себастьян принялся вглядываться в расширяющуюся часть канала, в вереницу барж, казавшуюся сверху игрушечной флотилией, которую буксир тащил к другой веренице, чтобы связать все баржи в длинный плот. Среди барж были и новые, и совсем старые, и маленькие, и крупные… Себастьян не знал, ожидают ли они погрузки — многие баржи пустовали, — либо их собирались ремонтировать; по виду некоторые из них сильно нуждались в ремонте, а не исключено, они служили кому-то жилищем, хотя явных признаков обитания он не разглядел; правда, кое-где на палубах висело белье, но дым из труб не вился.
Собака, чей лай он слышал, была привязана на палубе небольшой баржи. Крошечная, пестрая, как Тоби в уличных представлениях «Панч и Джуди», она рвалась с привязи, продолжая лаять на одинокого прохожего, находившегося всего в нескольких ярдах от идущей вдоль берега тропинки.
