Эрелис слегка повернул голову. Кивнул райце, смирно сидевшему за спиной.
– «Государь наш милостивец, вельможный и праведный царский сын Злат Коршакович! – звучно, раздельно, чтобы все слышали, принялся читать Ознобиша. Туго скрученная берёста поскрипывала в руках, ладони потели. – Челом оземь бьёт твоей почести заглушный холопишко, рекомый Лигуй, севший царской милостью в зеленце среди Шегардайской губы, на болоте Порудный Мох. Доносит же сей холопишко твоему почтенному здоровью, сколь тяжким несчастьем нас Правосудная за грехи наказала…»
Измаравший берёсту плохо знал буквы. Бездельно вставлял те, что выглядели краше. Подавно не знал, как правильно величать пригульного. Сыпал, боясь оплошать, всеми когда-либо слышанными почётами.
Поди прочти не икнув!
– «Владетель соседский наш, коего имя тебе, милостивец, с давнего времени не чужое, рекше Бакуня Дегтярь, заохотился на купилище в Правобережье, да вот не доехал. Злые дикомыты ему среди Кижей весь поезд разбили, товары забрали, а самого с поезжанами на дороге бросили мёртвых. Но чтобы тебе, праведному царскому сыну, не сомневаться: холопишко твой взял под защиту и зеленец Бакунин, Ямищами рекомый, и горькую вдовицу с сиротами. Приезжай, милостивец, как будет твоя на то вельможная воля. Пройдёт срок печали, сразу выправим к свадьбе и большой стол, и гордый, и пирожный, и всякую честь твоему здоровью окажем… А руку приложил к сему верный холопишко твой Лигуй, рекомый Голец, с Порудного Мха».
В самом низу берестяного свитка виднелось красное пятнышко. Отпечаток большого пальца, для крепости подмазанный яичным белком. Кончив читать, Ознобиша почтительно склонил голову. Позволил грамотке свернуться.
– Вы слышали, братья, – сказал Хадуг. Взял постилы.
Эрелис разгладил на колене треугольный кружевной узел.
Злат Коршакович, коего на все лады величал Лигуй, скромно сидел на коврике у двери, не смел поднять глаз. Наследной породы Злату досталось поболее, чем единокровной сестре. У него хоть волосы были русые, не тёмные, как у неё. На затылке блестел серебром гребень просватанного, подарок Бакуни. Конечно, владыка Хадуг своей властью мог узаконить небрачнорождённого. Однако про восьмого брата ходили столь тёмные слухи, что государь счёл за благо оставить дело как есть.
Гайдияр перешагнул голубую жилу Светыни, остановился на буром и белом узоре холмов севера.
– Прав подлый народ! – сказал он. Пристукнул кулаком о ладонь. – Вот сядешь, третий брат, в Шегардае… а дальше – по Ойдриговым стопам надо идти! Примучивать разбойное племя!
Он был сейчас сущее загляденье. Мужественный воин старинных дееписаний. Такими когда-то возвысилась Андархайна. Такие, как Гайдияр, оружной рукой раздвигали пределы державы. Ознобиша вдруг мысленно поставил против него Сквару. Сквара немедля заулыбался, подмигнул братейке: «И по стопам Ойдриговичей – обратно бегом. Позорными воротами…» Ознобиша едва не улыбнулся в ответ.
Эрелис распустил узел, тщательно оправил верёвку.
– Люди чают отмщения, – продолжал Гайдияр. – Поправшие славу отцов должны быть наказаны. Иначе дикомыты не прекратят выбираться со своих бесплодных земель. Захватят всё Левобережье, потом сюда явятся!
У него качался при бедре тяжёлый старинный меч. Вельможи переглядывались, согласно кивали.
– Ты бы сел, младший брат, – проговорил Хадуг. – В ногах правды нет. Калача отведай…
Гайдияр остановился:
– Если сяду, усну сразу. Пятую ночь из-за Коготка лихого глаз не сомкнувши. А дикомытов мне ли не знать! Эти не утихнут, пока в землю не втопчешь! И калачами Эрелис пусть лакомится, ему на севере жить.
– Младший брат, нам известно твоё стремление привести оба берега под единую руку, – сказал владыка Хадуг. – Мы преклоняемся перед столь деятельной любовью к стране, но сегодняшнее рассуждение касается лишь маленького зеленца за урманами. Наш почтенный младший брат, царевич Коршак, сговорил побочного сына в зятья гнездарю, ибо так велело ему сердце. Сегодня нам донесли, что промышленник Бакуня погиб от рук дикомытов, однако добрый сосед пришёл на помощь вдове и готов принять жениха, исполняя волю погибшего. Как же поступить, родичи? Всякая капля царственной крови требует бережения. Как мы распорядимся золотом, струящимся в жилах юного Златца?
