Ветер не приказал Владычицу помянуть. Ознобиша мысленно поставил себя на место хитрого котляра. Правосудная всякой чести прибежище и исток, почто всуе тревожить!
– Может, себе купишь ножичек, правдивый райца? – осведомился кузнец. – Вот, смотри, какие у боярских детей ныне в обычае!
Клинки загибались маленькими серпами. Такие не секут кожу и плоть – лезут в тело, причиняя увечья. Оружие верящих стали, а не собственной руке.
«Лихарю такой заказать. Да с надписью про кривой путь котла…»
– Спасибо, делатель. Я не сын боярский.
Он был всего лишь один из немногих, кому в царских палатах дозволялся скрытый нож. Последний заслон Эрелису, если остальные падут. «Коготь из тела поди запросто выдерни, а враг может быть не один…»
Сполна расплатившись, Ознобиша обернул драгоценное лезо шёлковым лоскутом, спрятал в кожаную шкатулку. Быстрым шагом достиг книжницы. Взялся за подложную ручку скрыни. «Кому Ветер отдаст? Сквару стенем делает, наградить хочет?»
Толстые гранёные звенья жгли пальцы.
Он положил коробочку с ножом на «Умилку Владычицы». Чувство было как в том последнем зимовье. Отец с матерью ладят ночлег, предвкушают встречу назавтра. А из-за сосен, сопровождаемый Лихарем, сквозь розовые сумерки идёт Ветер. И уже понятно: отныне имеет значение только его воля. Только она.
Ознобиша запер сундук и ушёл, чувствуя лопатками тяжёлый взгляд из стены.
– Забрали, – сказала царевна.
Они с двух сторон заглядывали под крышку, осенённую хвостами жар-птиц. Неприступный тайник оборачивался ловушкой. Празднично-страшноватые игры в тайные знаки и забытые грамоты – кровью, смертью, щупальцами тьмы.
– Дальше читать будем? – спросила Эльбиз. – Или, может, домой?
«Холод и страх не пустим в сердца…» Ознобиша молча вытащил пачку неразобранных записей. Поставил светильник, устроился на низкой скамеечке.
– Тебе что, вовсе не боязно? – шёпотом удивилась царевна.
«Правдивый Анахор, оставивший мне служение, принял огненную смерть вместе с государем Эдаргом… а я от вручённого дела отскочу при первой тревоге?»
– Сама, – спросил он, – всё ли слушаешь, что боязнь присоветует?
Эльбиз села по ту сторону скрыни. Выложила на донце бочонка траченные плесенью листы. Покосилась на Ознобишу:
– Ты ничего не записываешь…
Ознобиша легонько ткнул себя в грудь:
– Всё здесь. – Подумал, сознался: – Мнится уже, берёсты в подголовнике и те без спросу кто ворошил. Ты многим, кроме дядьки, сказывала, чем тешишься? Харавонихе? Девкам сенным?..
– Нашёл тайных поползней! Им, клушам, в хлевке смирно сидеть.
Ознобиша скорбно вздохнул:
– Тот силён, чья доблесть глаз поражает. Чьей не заподозришь – сильней.
Царевна задумалась.
– Нет, – отреклась решительно. – Ни единой душе.
Дотянулась, тёплыми пальцами стиснула его руку. Фитилёк за стёклышком вспыхивал золотым светом, противостоя сгустившейся тьме.
На исаде вновь стряпалась пища для людских пересудов. Друзья это поняли ещё за три подземных распутья. Красно-белые плащи стояли заплотом. Никого не впускали, не выпускали.
– Пожалуй, государев советник, – заметил Ознобишу седоусый Обора. – По твоему, чай, замыслу казнение.
«По замыслу? Казнение?! А-а… тягун…»
Царевна сзади ухватилась за его пояс, чтобы не отбили прочь в толкотне. Так и вошли на исад.
Позор был, какой Выскирег в самом деле не всякий день видел.
Очередной бесхмелинушка вёз тележку без кузова. Парень, чьё имя поделом забыл Гайдияр, в знак отвержения от людей ехал шиворот-навыворот. Все порты задом наперёд, изнанкой наружу, кругом шеи тяжёлка. И сам – лицом назад. Слева, справа летели рыбьи кишки и прочая дрянь, которую так легко подбирает ищущая рука. Возилка еле поспевал прикрывать лицо рукавом. Ему тоже доставалось от народных щедрот.
– Не так раньше казнили, – говорили в толпе.
– Обречённику смерть, добрым людям гулянье.
У тележки с громким плачем бежала растрёпанная баба. Отца и братьев наказанного порядчики оттеснили, но мать поди удержи.
Вот тележка завершила круг по исаду. Плащи расправы заслонили тягуна с матерью, скрыли возилку. Произошло движение, воины согласно воздели щиты. На живую подвысь истым Ойдригом Первым взбежал Гайдияр:
