Ей нравилось, что он, чувствуя ее беспомощность и одиночество, пытался ей помочь, пусть и не более чем дружеским разговором. Барон, видимо, привык спешить на помощь всем, кто был лишен воли и инициативы. Только женский инстинкт спасал ее от небезопасного очарования настоящего мужчины, который умел вникнуть в ее состояние и сумел бы покорить ее своими взглядами. Она смущалась и краснела, когда он непринужденно произносил свои речи, пряча улыбку победителя под рыжими подстриженными усами. Ах! с какой убежденностью и размахом он повествовал о планах нового большого наступления на Россию — наступления нескольких армий развернутым фронтом, — с какой логикой предвидел события неминуемой революции, которая разразится одновременно в разных местах, полыхнет кострами от Петрограда до Кавказа… Перекроить географическую карту Европы — задача куда значительней, чем корпеть над египетскими мумиями и обломками камней из пирамид фараонов!
— Когда мы захватим земли древней России и заручимся поддержкой Германии — я над этим работаю! — всей Европе придется нам подчиниться!
Мэри только сейчас осознала, что сих пор совсем не интересовалась политикой. Она даже не подозревала, что в газетах ежедневно пишут о таких больших и важных делах! В конце концов, она патриотка и задумывается о будущем народа, к которому принадлежит… Все эти доселе незнакомые мысли, несомненно, возникли после знакомства с этим новым для нее типом мужчины.
Барон разглагольствовал, удобно усевшись в кресле:
— Почему мы проиграли? Потому что мы как следует не уважали авторитет, не имели дисциплины, среди нас не было выдающихся личностей. Большевики показали нам, что значит один человек, с железной волей, четким планом действий, не знающий сомнений… и теперь мы ответим им тем же оружием, разобьем их так, что только щепки полетят! Вы не верите? Это потому, что вы не были на войне. Война закалила наши характеры, научила нас равнодушию к мелочам мирной жизни, гордости смерти…
Мэри невольно вспомнила свою жизнь в Каире и тот день, когда они с Карнарвоном нашли Райта в гробнице. Муж мог погибнуть, но как велика разница между смертью на поле битвы и в подземелье среди мумий. Райт, как и прежде, отворачивается от действительности. Он никогда даже не обращался к ней повелительным тоном, как… мужчина. Он живет в стране каких-то пустых мечтаний, фантазий, закапывается в непонятные древности и даже не думает о том, нужна ли кому-нибудь его работа. Какой контраст с бароном!
Барон почувствовал, что произвел впечатление. Помял в пальцах платок, показал два ряда здоровенных зубов и сменил тему:
— Я совсем забыл, что дамы не любят разговоров о войне! Воспоминания захватили, простите… Вы были вчера на премьере в опере?
*
Изобретатель «Паралоса» заявил, что ему необходимо снять мерку с пациента — аппарат должен прилегать к голове.
— Такой шлем должен сидеть, как рыцарский. Для этого мне понадобится отливка с черепа. Волосы необходимо остричь и зачесать.
— На это я не могу согласиться! — в возмущении воскликнул Райт.
— Но поймите же, господин профессор…
— Возможно, нам удастся найти какой-то компромисс. Загляните ко мне.
Увидев Нефрет, изобретатель согласился, что жаль было бы остричь такие красивые кудри.
— Это было бы грешно, — добавил Райт.
— Попробуем иначе.
Изобретатель гладко, вплотную к голове, зачесал волосы царевны и надел ей на голову резиновую купальную шапочку. После этого сделал гипсовую отливку. Пока гипс застывал, он внимательно присматривался к Нефрет и наконец с улыбкой сказал:
— Я сделаю для нее египетский шлем, если только сумею соблюсти стиль. Такая милая девушка заслуживает того, чтобы всем нравиться.
Райт не знал, было ли это насмешкой или выражением искреннего восхищения. Тон мастера раздражал его и он хотел побыстрее избавиться от изобретателя, чтобы остаться наедине с Нефрет.
*
Мэри бродила по своим большим комнатам и отчаянно скучала. Муж возвращался домой поздно и, садясь за стол к ужину или отдыхая в кресле, был не расположен к разговорам. На вопросы отвечал коротко и все более механически, как если бы сами ответы утомляли его.
