— Что имеет сказать мне почтенный Менгерсгейм, мудрейший из моих советников? — приветливо спросил его епископ.
Рыцарь сделал вид, будто хочет говорить, затем взглянул на беглянку из Мюнстера, обменялся с епископом вопросительным взглядом и молча поклонился.
— Что это значит, Менгерсгейм? Вы не потеряли надеюсь, дара слова?
— Нет, государь, но я не могу здесь сейчас откровенно высказаться пред вами.
— Так выберите более удобный час и приходите снова Я всегда с удовольствием вас выслушаю.
— Я бы и рад был сделать так, но если не теперь, то дело проиграно. И все-таки я не могу говорить, пока вы не один.
— Не один? Вы боитесь этой женщины? Но могу вас успокоить: это небесная посланница, которой я обязан утешением и надеждой, а стало быть, и жизнью. И эта женщина знает больше о моих делах, чем вы и даже я сам.
Менгерсгейм снова бросил на Марию несколько взглядов, заставивших ее опустить глаза.
Затем он сказал с особенным ударением:
— Про эту девицу ходит много слухов в замке и городе. И, простите, я чудес не признаю. Я придерживаюсь событий, которых был свидетелем и которые признаю большим несчастьем. Милостивый господин! Вы приказали обесчестить и превратить в трупы так много сотен храбрых, несчастных солдат: это ужасная жестокость!.. Что сделали эти бедные ослепленные воины? Ведь они только исполняли приказания своих начальников. Смерть этих осужденных не поведет к ускорению победы. Напротив: если палач переломит много мечей на этой площади, то столько же обратится их против вас, между тем как одно милостивое слово пошлет их в бой за вас. И вы противитесь милосердию, — вы, князь церкви! Я не могу надивиться этому, а еще больше тому, как может женщина присутствовать при этом и не присоединиться к моей просьбе?
— Я только женщина и не вмешиваюсь в дела и решения нашего повелителя, — возразила мрачно беглянка.
— В самом деле, не вмешиваетесь? — возразил Менгерсгейм, и глаза его сверкнули. — Позвольте усомниться в этом и еще позвольте мне вмешаться в ваши дела.
Мария побледнела. Епископ с решительным видом сделал шаг вперед по направлению к старому рыцарю и воскликнул:
— Молчите!.. Как смеете вы обращаться с дерзкой речью к женщине и тем более к этой женщине? Ни слова более! Удалитесь!
— Я иду созвать капитул и рыцарство на совещание, — ответил спокойно Менгерсгейм.
Эти слова охладили епископа и заставили его вновь заговорить:
— К чему это? И кто здесь властитель, я или вы?
— Над вами, государь, стоит капитул, который вас избрал, а рыцарство — родной брат капитула. Мы все сколько ни есть нас на скамьях капитула и дворянства, мы клялись быть верными слугами родины, прежде чем присягали вам. Мы выбрали вас потому, что видели в вас качества, необходимые для властителя Мюнстера в такое тяжелое и смутное время. Мы видели в вас человека мужественного и твердого, воинственного и кроткого, смотря по обстоятельствам, строгого в своих велениях, но в то же время милостивого, не колеблющегося в исполнении долга, но сознающего при этом свою нравственную ответственность. Ответьте же сами, государь, как вы оправдали выбор капитула и доверие рыцарства? Вы жалуетесь, что вас все оставили? Немилосердный к другим, вы не можете иметь друзей, государь. Только тот, кто сам любит, вправе ждать любви от других. Кто упрям, ваша светлость, у того нет советников: у того только рабы, бегущие от него, когда разразятся бедствия… Вас возмущает моя откровенность, государь? Но я повторю все это капитулу и рыцарям: я скажу, как вы обидели меня, потребую охраны и спасения родины, если уже нельзя помочь самому епископу.
— Вы позволяете себе неслыханное оскорбление! — воскликнул Вальдек. — Эти слова заслуживают казни.
— Удали его, государь! — прошептала Мария с растерянным и настойчивым видом.
Менгерсгейм спокойно поклонился в ответ на восклицание епископа, потом провел рукой по своим седым волосам и сказал:
— Велите бросить эту голову в одну кучу с головами других осужденных вами воинов! Епископ Мюнстера вправе сделать и это. Но и мертвые уста мои будут также громко свидетельствовать, что вы погибли, если не умерите жестокости, запечатленной с некоторых пор на всех ваших действиях. Вы погибли, если не откажетесь от суеверий, если не сойдете с ложного и опасного пути, на который так быстро увлекла вас эта обманщица своими чарами.
