Дальше в записке ничего разобрать было нельзя — бессвязные слова, причудливые каракули.
— На Митряя опять падучка напала, — пояснил мне Саша и, отвернувшись, смахнул с ресницы слезу.
С этими данными я немедленно отправился в Сухиничи, где стоял штаб нашей дивизии.
— Молодец Спортсменка! — встретил меня начальник разведки. — Какие данные приволокла! Сотня ваших разведчиков в полках одной ее не стоят.
Я промолчал и попросился на прием к командиру дивизии и еще одному очень важному лицу.
Вечерело, когда мы вчетвером, трое оперативных работников и я, подошли к дому Телегиной, где жила наша Спортсменка. Двое вошли в дом, я и еще один — остались на улице.
Один из вошедших предъявил старушке Телегиной предписание коменданта города о размещении у нее пятерых бойцов.
— Родимый, да ить куда я их дену? И кормить-то их нечем…
— Это, бабуся, не ваша забота. Мы вам поможем прокормить.
— Да ить у меня, родимый, живет уж одна военная барышня, — не сдавалась старушка.
— Как, неужели! — удивился офицер.
— Истинно говорю! Вот ее комната. Сам погляди.
— А где же она сама?
— В город ушла, — сообщила Телегина. — Был у нее утром какой-то Иванцов. Сказался учителем из Белева. Видать знакомый. Любезничали с ним… А потом она, бедняжка, что-то заплакала. Все жаловалась, что тяжело. А уж что тяжело, я и не знаю. Только плакала. Не могу, говорит, больше — и все. Еще утром ушли. Заждалась уж.
Офицер пожал плечами:
— Ничего, бабуся, не поделаешь. Придется все-таки солдатиков приютить.
— Да ить я не против, родимый, — развела руками Телегина.
Офицер пожал ей руку и пожелал осмотреть двор.
— Может кухню сюда поставим, — подмигнул он старушке. — А ты об еде, бабуся, беспокоишься!
И офицер вышел. Другой остался в комнате. Мы начали осторожный осмотр двора. Открыли сарай и замерли.
Наша Спортсменка висела на веревке…
— А сказать вам, куда делась ваша барышня? — обратился я к Телегиной, входя в дом после осмотра сарая.
— Как же, скажите, если знаете? — обрадовалась старушка.
— Я ведь и не знал, что она живет у вас, — продолжал я. — Вместе служили и не знал. Она уехала с Иванцовым в Белев. Как раз шла попутная машина. Да и Иванцова-то, оказывается, знаю. Я ведь в Белеве работал.
— Вон как! — всплеснула руками Телегина. — Знакомые!
— И она к вам больше не вернется. За вещами как-нибудь подъедет или подошлет какого-нибудь попутчика. Так она мне сказала.
— Ну, коли так, располагайтесь. У нее и вещей-то — кот наплакал. Шинель вон да сундучок.
Вскоре старушка уже тихонько всхрапывала в своей комнате, а мы вдвоем с оперативным работником, прибывшим из штаба армии, спокойно приступили к осмотру вещей. В чемодане обнаружилось удостоверение гимнастки II разряда на имя Анны Степановны Пастуховой. Датировано: 19.VIII.1940 г. Там же, аккуратно завернутые в бумагу, лежали три диплома I и II степени, выданные Тульским областным комитетом физкультуры и спорта.
Нашлось несколько книжек. В одной из них оказалось две фотокарточки. На одной Пастухова изображена на разновысоких параллельных брусьях. Рядом какой-то молодой человек, очевидно тренер. На другой — оба на пляже. Больше ничего примечательного не было.
Назавтра утром сели пить чай. Я держал в руках книжку, в которой лежали фотокарточки, и не спеша перелистывал ее. И вдруг «наткнулся» на снимки.
— А смотрите, какая милая ваша Аня! — показал я Телегиной карточку. — Да не одна… Постой, вроде знакомый…
Старушка пристроила на нос очки и вгляделась:
— Так это он и есть, Иванцов, какой вчера был.
Мы молча обменялись взглядами с офицером-оперативником. А потом незаметно перевели разговор на вчерашнее. Старушка повторила рассказ о том, как плакала Пастухова, и даже показала, где стоял Иванцов перед уходом из дома:
— Вон у этого комода.
Как раз это мы и хотели уточнить — на комоде ясно были видны отпечатки пальцев правой руки.
Вскрытие трупа Пастуховой показало, что ее смерть насильственна. В кармане была обнаружена записка, противоречащая этим данным: «В моей смерти никого не вините. Аня». На записке тоже отпечатки пальцев, в точности совпадающие с отпечатками на комоде.
