Петя без труда выдерживал свой план. Майор уже запыхался. Уже пробовал бить ниже пояса. Хорошо, что не лез в клинч — брезговал, опять же.
А ему досталось. Петя бил, сдерживаясь, по корпусу. Но уже пошли гематомы, майор уже хрипел, выплевывал слюну и матерки, и дыхание полетело, все шире становились круги его замедляющихся атак. Затем майор на некоторое время замолчал и глядел на Петю с такой злобой, что казалось: сейчас подбежит к своей форме и достанет из кобуры пистолет.
Понеже рассказывал потом, что офицеры стали поглядывать на Петю с уважением. Его превосходство их раздражало, но они оценили его выучку и такт.
— Довольно, — сказал Петя, оттолкнув противника в очередной раз, — хватит. Я устал, и вы устали.
— А вот я тебя арестую и засажу, буржуенок, — прохрипел майор, — как японского шпиона. Бокс!
— Я инженер и сын инженера, — сказал Петя.
— Бокс! — закричали офицеры. Выяснилось, что они здорово недолюбливали этого майора и не желали ему добра.
— В стойку, — прохрипел майор, — в стойку, холуй японский!
Петя перестал думать.
Он провел апперкот, руки майора упали, и слева налетел свинг. Офицер рухнул на эстраду в бездонном нокауте. Рот его был открыт, из него высовывался кончик языка.
Этому левому свингу Петя учился у Андрея Шиляева, светлая ему память.
И наступила тишина.
— Идите отсюда, чешите и не оглядывайтесь, пока целы, — сказал самый старший из офицеров, подполковник с малярийным лицом.
Хорошо, что они не любили майора. Офицеры молча расступились, и Пьеро с Понеже стремительно бросились в кусты, туда, где десять лет тому назад они кидались зелеными орехами и подбили глаз Понеже.
А в это самое время в театре «Модерн» закончился банкет. К его завершению к театру подогнали множество машин с ревущими моторами. Из театра выходили нарядные улыбающиеся люди. Автоматчики заталкивали их в машины, и люди поочередно переставали улыбаться. Потому что автоматчики были грубы и заносчивы.
Первые машины уже пошли, а мужчины все выходили, улыбаясь, и переставали улыбаться, забираясь в машины.
Над площадью висело вонючее, обморочное облако выхлопов. В одной из первых машин ехал авторитетный Илья Николаевич Голенищев. Он вынул цветок из петлички, бросил его через борт и сказал: — Не обольщайтесь, друзья — нас везут в старую японскую тюрьму.
Он был прав. Домой из них не вернулся никто.
На последнем перекрестке Пьеро сказал Понеже: — Я удираю в Шанхай. Есть, у кого останавливаться по дороге, по-китайски говорю. Пойдем со мной.
— Я остаюсь, Петя, — сказал Понеже, — ты понимаешь, сын мой.
Его старики родители были дряхлы и больны, и Вася был старшим из пяти братьев и сестер.
Они обнялись, поцеловались и расстались навсегда.
Родители Пети давно перебрались в Шанхай. Он жил со старой амой. Она встретила его в большой тревоге, ругалась, обзывала «пижон-сын». Трое солдат прошли по улице, вломились к соседям, дорожникам Маниловым, ограбили их и побили Степана Сергеевича. Спасибо, что не арестовали. Ухмыляясь, спрашивали о девушках. Значит, будут грабить, будут насиловать. Мудрая ама помнила еще зверства ихэтуаней. Предвидение не могло ее обманывать.
Петя хотел было выспаться, чтобы двинуться ночью, но ама не позволила. Она накормила его доотвала, дала адреса в Чаньчуне и Сыпине. Какие-то деньги были, родители оставили ему на чрезвычайные расходы сто долларов. Добраться до Сыпина — это главное. Но как же далеко, как страшно, заплакала ама, страна в дыму, кругом бандиты. И от Сыпина до Шанхая — еще тысяча ли. За меня-то не беспокойтесь, со мной здесь поживут дети. Поклон для папа, поклон для мама.
Ама, ама, все двадцать пять лет каждый божий день ама. Мы увидимся, ама, сказал Петя, обнял ее и поцеловал. Она перекрестила его и вытолкала за порог. «Покатился колобок», подумал Петя и зашагал в сторону Фуцзядани. Пальцы все еще болели.
(Они увиделись за неделю до ее смерти. Она умерла от старости, ничем не измученная, и Петя часто видел ее во сне: на целине, в Новосибирске и Благовещенске. Пока не умер сам — одинокий старик-скамеечник, дружок всех благовещенских китайцев.)
Через два года Петя вернулся в Харбин, через семь лет умерла его мама, через восемь лет умер отец, ровно через десять лет Петя уехал в СССР.
