– «Адлер» находится далеко, вы заблудитесь.
– Нет-нет, не заблужусь, я хорошо ориентируюсь, – заверил Федор и, словно желая успокоить ее или продемонстрировать свою безошибочную память, с улыбкой перечислил две площади, которые ему предстояло пересечь, улицы, по которым надо было пройти, не забыв и набережную Принца Людольфа, носящую теперь имя Рихарда Фабиуса.
– Ну ладно, – сказала Барбара, – поехали, – и она покрутила ключами, словно пропеллером.
На прощание Лагутин поклонился матери. Генри он сказал:
– Шрамы – тоже трофеи, друг мой, это была зрелищная игра, желаю скорее поправиться.
И он последовал за Барбарой.
Генри с матерью хранили молчание, пока до них не донесся шум мотора, потом они выпили по рюмочке шерри, и Генри рассказал, как познакомился с Федором Лагутиным; бюро находок представлялось ему местом, где порой пересекаются людские судьбы, а сейчас ему даже казалось, что человек из Саратова только затем и потерял свои документы, чтобы они могли встретиться.
– Он мне очень симпатичен, – произнес Генри и добавил: – Я видел все его документы, мама, его университетский диплом, о таком можно только мечтать, однако при всех своих достоинствах он не придает им никакого значения.
– По нему видно, что он прибыл с Востока, с далекого-далекого Востока, – заметила мать.
– Не говори так, мама, – возразил Генри. – Когда у нас заводят речь о Востоке, имеют в виду что-то отсталое, жалкое, нуждающееся в снисхождении. А ведь кто теперь не знает, что и с Востока порой приходит что-то такое, чему мы тут можем лишь удивляться. Экзамен по математике, к примеру, Федор сдал на «отлично».
– Не пойми меня превратно, Генри, мне понравился твой новый друг, и я надеюсь еще не раз повидать его, но в данный момент меня волнуешь только ты и твое здоровье; приляг, пожалуйста, и постарайся отдохнуть.
Ханнес Хармс вытряхнул содержимое зеленого жестяного ящика на свой письменный стол и рассортировал по кучкам: блесны разной формы, «воблеры» и «пилькеры», красные, насаженные на крючки эластичные черви, отдельно положил набор «мух». Оценил поблескивающие, замысловатые искусственные приманки и не мог удержаться от улыбки: сомнений не было, все это богатое снаряжение принадлежало новичку, поскольку ни один уважающий себя рыбак не таскает на рыбалку половину ассортимента рыболовного магазина. Сам он обходился, когда удил в мутно-зеленом пруду гравийного карьера, парой блесен, а если охотился в заводи на сома, то тройным крючком и куском курятины.
– Вот, смотрите, господин Неф, – сказал он вошедшему и поздоровавшемуся с ним Генри, – здесь вы можете увидеть полное снаряжение рыболова, разумеется, абсолютного новичка.
– Тоже забыли? – спросил Генри.
– Да, конечно.
Хармс знал, что жестяной ящик был обнаружен в местном поезде, следовавшем из Ольденбурга, и догадывался, что принадлежал он начинающему рыболову, в первый раз отправившемуся на рыбалку, наверняка рано утром, чуть свет, а на обратном пути, сморенный рыбацкими радостями, рыболов, конечно же, проспал свою станцию.
– Со мной бы такого никогда не случилось, – заметил Генри и приготовился было разглагольствовать дальше, но тут его взгляд упал через стеклянную перегородку на Паулу, и по ее знакам и щелканью пальцев он сразу понял, что она пытается обратить на себя его внимание.
Перед ее письменным столом в непринужденной позе стоял мальчик и явно чего-то ожидал от нее. Мальчику было лет четырнадцать – пятнадцать, на нем была выцветшая джинсовая курточка, а на ногах парусиновые спортивные тапочки, давно утратившие свой первоначальный цвет. Генри извинился перед начальником и, следуя своему чутью, отправился к Пауле, без особой, впрочем, спешки. Он не проявил нетерпения или интереса и тогда, когда услышал, как Паула, обращаясь к мальчику, констатировала менторским тоном:
– Итак, ты должен забрать куклу, куклу своей сестры?
– Да, – подтвердил мальчик.
– И ты знаешь, в каком поезде она ее забыла?
– Они ездили в гости в Эмден, мама с сестрой. Поезд из Эмдена.
– Это был «Интерсити»?
– Был что?
– «Интерсити-экспресс»?
– Кукла была в поезде из Эмдена.
