– Наверняка все личные трофеи, – предположил Генри.
– Конечно, – ответила Паула и взглядом разрешила ему подойти к серванту, на котором стояло несколько фотографий в рамочках; на всех них он увидел полноватого мужчину, с мягкой улыбкой глядевшего в объектив; поперек одной фотографии, где он стоял, обнявшись со своим спутником, обнажившим крокодильи зубы, шла сделанная от руки надпись: «То my other voice Marco from his admiring listener Jerry».[3] Генри долго изучал ее, и Паула сказала:
– Это Джерри Льюис, знаменитый комик, они встречались только один раз – актер и тот, кто его озвучивал, – и это был самый веселый вечер в моей жизни, то в их руках танцевал пылесос, то они выстукивали на машинке мелодию.
Она пошла на кухню, позвала его оттуда к себе и открыла стеклянную дверцу шкафчика.
– Вот, смотрите, это тот самый китайский чайный сервиз, который я купила у вас.
– Не у меня, – возразил Генри, – у меня вы купили бы его за полцены.
– Я пользуюсь им не каждый день, – сказала Паула, – и не достаю для первого встречного, для меня он что-то особенное. А соку тоже не хотите?
– Нет, спасибо, – Генри направился к двери.
– Минуточку, – остановила его Паула, вернулась в гостиную, подняла один из пакетов и вывалила его содержимое в кресло, потом взяла в руки один предмет, подошла к двери и поднесла к его лицу флакон с жидкостью для бритья. – Полагаю, это ваша любимая марка, а?
Генри улыбнулся и не нашелся что ответить, когда она сказала:
– Иногда так хочется вновь побыть ребенком, да? Во всяком случае, я благодарю вас за доставленное удовольствие.
Генри сделал театральный жест, быстро прошел в комнату, взял коробку конфет и положил ее перед фотографиями на сервант.
– Это вместо покаяния, а деньги я верну вам завтра утром, надеюсь, вы любите эти бомбочки с коньяком.
Он уже хотел повернуться к фотографиям спиной, но тут его взгляд упал на странную групповую фотографию: на ней было изображено не меньше дюжины рокеров на фоне церковного портала, все они были одеты в кожу, как и мужчина, стоявший спиной к порталу и благословлявший их поднятой рукой, на груди у него поверх кожаного прикида висел серебряный крест.
– Великий Боже, – произнес Генри, – что это такое?
– Он их благословляет, – сказала Паула, – это прихожане Хуберта, а Хуберт – мой брат, он и мотоциклы их осеняет крестом.
– Пастор с ними тоже заодно? – удивленно спросил Генри.
– Нет, не совсем так, – сказала Паула, – но он любит езду на мотоцикле.
– Прямо Иисус Христос – суперзвезда.
– У них есть свое любимое кафе, они там регулярно собираются, – сказала Паула, – совершают потом совместные групповые выезды, мой брат – один из главных их идеологов, я очень беспокоюсь за него.
– Может, благословение способствует меньшему расходу бензина, – съязвил Генри, – ведь должно же оно нести с собой что-то положительное.
Генри взял в руки фото, пытаясь разглядеть лица, надеялся даже узнать кого-нибудь из них, но изображение было недостаточно четким. Он поставил фотографию на место и, развеселившись, сказал:
– А как вы думаете, не нанять ли нам тоже на службу пастора, в наше бюро находок? Он мог бы спокойненько благословлять дважды в день наших клиентов и напутствовать их словами: «Ищите и обрящете», а если кто потеряет себя, так и того найдут!
И с этими словами он быстро подошел к ней, поцеловал в щеку и рванул дверь. Он не вышел, он вылетел пулей и понесся по лестнице вниз, на первой площадке, предполагая, что она смотрит ему вслед, он подкинул коробочку с флаконом вверх и ловко поймал ее.
* * *
В воскресенье зацементированная площадка между многоэтажками оставалась пустой; Барбара смогла припарковать машину в пределах видимости ее из квартиры Генри. Она дважды погудела и стала ждать, через некоторое время он показался в окне и сделал ей знак, что уже собрался.
Она с интересом ехала на матч, Генри впервые должен был выступить в команде первой лиги как замена нападающего, получившего серьезную травму – перелом ключицы – и вынужденного пропустить игру; она давно считала, что ее брат заслужил право играть в высшей лиге. Кроме того, она радовалась предстоящему знакомству с ученым Лагутиным, о котором Генри говорил с такими уважением и симпатией и которого смог уговорить провести скучное воскресенье среди людей; то, что для Лагутина не существовало скучных выходных, даже нескольких скучных часов, Генри, очевидно, забыл. В бодром настроении положил он свою сумку и новую клюшку в багажник, сел на переднее сиденье рядом с Барбарой и вместо приветствия погладил ее по волосам:
