Император Павел I начал устраивать духовую музыку при полках и по употреблению ее в полках она называется военною. Хотя при Екатерине II существовала кавалергардская музыка, или трубачи, однако она не простиралась далее гвардии. Император Александр повелел завести духовую музыку при всех полках, и ныне она неразлучна с потребностью вкуса: по городам она заменяет оркестры артистов, веселит застольное радушие и оживляет вечерние собрания. С повсюдным распространением музыки не более сорока лет тому назад чрезвычайно изменились нравы и образ жизни: во все сословия проникли вкус и сознание изящного. Императорская гвардия славится военной музыкою, которая часто раздается при царских пиршествах, и она участвует в оркестрах отличных артистов. Приезжающие к нам самые прославленные виртуозы не обходятся без музыки гвардейской.
ПРИРОДНОЕ СВОЙСТВО РУССКИХ К ВЕСЕЛЬЮ
Русские от природы имеют наклонность к музыке и пению. По городам и деревням не бывает ни одного веселья без музыки: скрипач, бас и бубны непременно находятся повсюду; они играют по одному слуху. Образовалось даже сословие музыкантов под именем скрипачей, которые всегда известны в своем околотке и приглашаются на вечеринки.
БАНДУРИСТЫ
В Малороссии и юго-западной России страсть к музыке сделалась наследственною, так что она от отца переходит к сыну. Бандуристы малороссийские, отличные песнопевцы и музыканты, издревле славившиеся, нежили долгое время слух и чувство. Бандуристы, преимущественно из слепцов и стариков, гомеровские певцы, ходили из деревни в деревню, из села в село и своей музыкой и пением отечественных песен приводили в восторг самых знатоков. Они ходили с повешенной на шее бандурой, род арфы, настроенной 12 и даже 28 металлическими струнами; трогали слух богатым согласием звуков и восхищали душу и сердце. Во время восстания Малороссии против угнетения Польши они находились в военном стане казаков и воспламеняли их к битвам.
Вот образцы заунывных песен, сопровождавшихся печальным звуком бандуры.
Ой била, бида,
Чайцы небози,
Що вывела диток
При битой дорози.
Киги! киги! злетивши в гору,
Прийшлось втопыцця у Чорным морю!
Жито поспило,
Прислало дило;
Идут женьцы жаты,
Диток забираты.
Киги! киги! злетивши в гору,
Прийшлось втопыцця у Чорным морю!
Ой дити, дити!
Де вас подиты?
Чи мени втопыцця,
Чи з горя убыцця?
Киги! киги! злетивши в гору,
Прийшлось втопыцця у Чорным морю!
И кулик чайку,
Взяв за чубайку!
Чайка кигиче:
Згинь ты, куличе!
Киги! киги! злетивши в гору,
Прийшлось втопыцця у Чорным морю!
А бугай бугу,
Гне чайку в дугу:
Не кричи чайко,
Бо буде тяжко!
Киги! киги! злетивши в гору,
Прийшлось втопыцця у Чорным морю!
Як не кричаты,
Як не литаты!
Дитки маленьки,
А я их маты!
Киги! киги! злетивши в гору,
Прийшлось втопыцця у Чорным морю!
Маты взпорхнула,
Крыльцем взмахнула!
Женьцы ворожиты.
Гайда! втыкаты. —
Киги! киги! злетивши в гору,
Прийшлось втопыцця у Чорным морю!
Эта песнь поется весьма жалобным голосом, и думают, что она сочинена гетманом Богданом Хмельницким. Чайка или рыболовка изображает здесь плач утесненной Малороссии; ее дети — это казаки; битая дорога — Малороссия, которую окружали со всех сторон татары и поляки; чрез нее они проходили для взаимных опустошений и ее грабили во время своих переходов. Женьцы — ее враги; кулик — польское правительство; бугай — болотная птица (баран), которая, сидя между тростником и речной травою, издает тяжкий голос буту, — означает здесь угнетение, согнувшее Малороссию в дугу.
Ой спав пугач на могили,
Да и крикнув вин: пугу!
Чи не даст Бог козачинькам
Хоть теперь потугу!
Що день, що нич, усе ждемо,
Поживы не маем!
Давно була! — Не раз
Хмельниченька згадаем!
Ой колись мы воевали,
Да бильши не будем!
Того щастья и той доли,
Повик не забудем!
Давже шабли заржавилы,
Мушкеты без куркив;
Аще сердце козацьке,
Пугач — сыч, представляет здесь казака, уснувшего на могиле своей страны; вдруг он встрепенулся и закричал гробовым голосом по своей родине: «Пугу! Не даст ли Бог хоть теперь отрады казакам!» — После смерти Хмельницкого Малороссия была тревожима внутренними смутами честолюбивых своих гетманов, и от них она погибла. — Вся эта песнь выражает печаль, и она поется весьма грустно.