— Я пришел немного раньше, — сказал Виргилий. — Лучше поймать это на начальной стадии…
Он постучал пальцем по голове. Ассистент улыбнулся и предложил подождать в холле. Виргилий сел и принялся листать журнал, посвященный заалтарным украшениям и другим произведениям церковного искусства.
Врач, высокая женщина в белом халате и рыжих кожаных сапогах, появилась через несколько минут. У нее были светлые глаза. На губах — розовая помада. Все в ее лице источало доброжелательность — ямочки на щеках, ресницы, нос, высокий выпуклый лоб. Каждая линия ее тела так и светилась добротой. Она говорила об обследовании как о простой формальности. Такая приветливость немного напрягала. Казалось, при одном ее появлении любое событие теряло важность; даже весть о скорой кончине в ее устах наверняка лишилась бы своего трагического смысла.
— Я не хочу, чтобы мою жизнь поддерживали искусственно, — заявил Виргилий, идя за ней по коридору.
Воображение уже нарисовало ему тело, простертое в белизне больничной койки, трубки, торчащие изо рта, носа и вен, урчащие машины вокруг, аппарат искусственного дыхания, электрокардиограмма, родители у изголовья, ваза с цветами.
— Это всего лишь обследование, с вами ничего не может случиться.
Стеклянная перегородка разделяла томограф и компьютеры. Доктор подробно объяснила, как работает томограф. Виргилий ничего не понял, однако, слушая, как она на словах разбирает аппарат по винтикам, немного успокоился. И даже сделал попытку убедить ее в необходимости обшей анестезии. Она решила, что он шутит. Он не настаивал.
Томограф нравился Виргилию. Обнаружив перед собой новый предмет, он тут же начинал думать о том, как его можно разрекламировать. Это была своего рода профессиональная болезнь. Ни у кого нет дома такой нужной вещи. Хорошая рекламная кампания и запуск в массовое производство могли бы изменить ситуацию.
Медбрат зашел в отсек вместе с Виргилием и помог ему устроиться на банкетке. Потом ввел ему контрастное вещество. Тем временем доктор, желая помочь Виргилию расслабиться, излагала историю изобретения сканера. Образованные врачи-гуманисты в нашем мире почти перевелись, но эта была из их числа. Она находилась за стеклянной перегородкой и говорила в микрофон. Над томографом был установлен небольшой репродуктор. Ее голос лился в холодную комнату, повествуя о жизни Годфри Хаунсфилда, гениального мастера на все руки, ученого без степеней, чудака, одержимого изобретениями. В начале 50-х годов он устроился в английскую компанию ЭМИ, производившую электронику и грампластинки. Там он сумел доделать первый в Англии транзисторный компьютер. Это был подвиг, однако новаторская машина никого не заинтересовала. Из-за коммерческого провала его отстранили от работы и перевели в центральную исследовательскую лабораторию. Как раз тогда один из клиентов ЭМИ группа «Биттлз» прогремела на весь мир и принесла компании немыслимую прибыль. Руководство, ошеломленное столь внезапным золотым дождем, оставило своего ученого-безумца Хаунсфилда в покое. Он получил возможность делать, что хотел, без оглядки на время и деньги. И Хаунсфилд трудился над своими изобретениями, не покладая рук. И вот, — заключила врач, — он сумел добиться нужного ему результата: соединил рентгеновскую трубку для Х-лучей с компьютером, обрабатывающим собранную информацию. Иначе говоря, он изобрел томограф. Эта история понравилась Виргилию: по силе и красоте она не уступала античному мифу: будто чудесная музыка на краю могилы.
Виргилий понимал, что за работой его мозга наблюдают, и из глубин его сознания стали выплывать сексуальные фантазии. Он гадал, видно ли это умной технике. Жар лизнул его голову и лицо. Волосы чуть шевелились. Столь активное внимание к нему со стороны людей и машин было лестным. Он чувствовал себя важной персоной. Он думал о том, сколько лет понадобилось, чтобы изобрести этот аппарат, он думал об инженерах, о врачах, о смертных муках Мари Кюри, что изучала радий в ангаре парижской Школы физики и химии без всякой защитной одежды.
Когда обследование было закончено, медбрат проводил Виргилия в соседнее помещение. Доктор прикрепила снимки к негатоскопу. То, что он увидел, напоминало абстрактную живопись. Свет придавал серым формам бархатистости. Виргилий уставился на темные глыбы и провалы. Термит-энцефалофаг прогрыз ходы в его мозге. Это конец, подумал Виргилий и опустил голову на руки. Во рту пересохло, в висках стучало, глаза застилал туман.
