И вот эта страшная драма человека, который изображает жизнь, вместо того, чтобы жить, это горе пустоты, которая рыдает, которая мечтает наполниться, но никогда не может этого сделать, – это очень яркая, очень значительная внутренняя тема «Empire V».
И, собственно, вся Россия, которую Пелевин, безусловно, любит, просто потому, что она, как и он, носитель языка, вся Россия в его последних текстах, особенно это заметно в «Бэтмане Аполло», тоже мучительно страдает от собственной пустоты, ведь она ничего, кроме нефти, не производит, ведь она ничем, кроме сосания, не занята, ведь она и есть как раз такой вампир.
Это мука холодного ума, который все понимает и ничего не может, мука холодного одинокого интеллектуала, бесконечно рыдающего и над этой судьбой, и над этим временем. Главное же, он помнит, что когда-то он был полон волшебного вещества, и мы с вами об этом говорили применительно к «Generation P», – главный герой помнит, что когда-то он состоял из этого облака, и этот мир детского сада или школьного ада, или пионерлагеря, где рассказывают страшилки, – этот мир остается его раем, он вечно о нем ностальгирует, о нем мечтает. Это было чувство наполненности каким-то странным, полуоблачным, размытым веществом мечты.
И вот когда оно закончилось, когда люди, рассаженные по своим клеткам в московской 18-этажке – это образ из «Empire V» – люди, рассаженные по свои клеткам, почувствовали, что никакие нити больше ими не управляют, – вот здесь и наступила та страшная пустота, которая, еще в «Чапаеве и Пустоте», начала свистеть в пелевинском творчестве. Огромная полость, которая ничем не может быть заполнена.
Были ли здесь альтернативы? Мог ли этот автор пойти по другому пути? Вот здесь возникает довольно печальный вопрос, потому что ведь мы прекрасно знаем огромные способности Пелевина, знаем огромные его возможности. Но понимаем мы и то, что путь всякого сколько-нибудь серьезного автора всегда пролегает через роковой перелом. Не может быть так, чтобы этого перелома не было. Автор достигает в чем-то совершенства и после этого начинает новую жизнь. Как правило, на этом происходит его роковая разлука с читателем, его любящим: появляется или новый читатель, или толпа ненавистников.
Так в 1830 году отчетливо переломился путь Пушкина, и Пушкина стала больше интересовать история и меньше стала интересовать выдуманная фабула. Лермонтов до такого перелома не дожил, однако в поздних стихах мы видим предвестие такого совершенства, за которым неизбежно наступает молчание, и после этого молчания – выход на какой-то новый уровень. У Толстого мы знаем этот перелом. Про гоголевский я уж не говорю. Достоевский умер в процессе этого перелома, который должен был разделять две части «Братьев Карамазовых». Мы знаем, к сожалению, страшный перелом в творчестве Горького, который привел его к полной деградации.
И вот, пожалуй, на примере Пелевина мы наблюдаем этот перелом наиболее наглядно. Вот здесь, посмотрите, какая возникает страшная закономерность: я понимаю, что эта закономерность, наверное, чересчур социологична, что эта закономерность чересчур пряма, но тем не менее ничего не поделаешь: влияние атмосферы в обществе на писателя всегда сохраняется. Если общество стоит перед рывком вперед – происходит выбор со знаком плюс. Если общество стоит на грани деградации – происходит деградация. Как это было, например, с Мережковским в начале 20-х, когда вместо великого автора мы получили автора, на глазах глупеющего. Это катастрофа, ничего не поделаешь. Потому что мир впал в это же состояние.
Пелевин придумал гениальную формулу: «У вампира есть девиз – в темноту, назад и вниз!». Надо сказать, что замена девиза «Excelsior!», («Все выше!»), замена вечного девиза просветителей – «К свету, вперед и вверх» – осуществилась именно тогда, когда произошла метаморфоза с Пелевиным, когда советское просветительство, каким бы оно ни было, закончилось, когда закончился культ подвига, культ героизма, культ знания и наступил культ примитива, «баблоса» и всяческого мракобесия. Потому что, как совершенно правильно писал Пелевин в одном из ранних своих эссе, советская власть, как бульдозер, разгребала под собою все новые слои почвы и проваливалась все глубже от христианства в оккультизм. Сейчас от оккультизма, добавим мы от себя, оно провалилось еще глубже – в секту вампиров, в секту тотального потребления.
