— Братэлло, э-э-э… — нерешительно начал сорокалетний. — Тут у Степаныча вопрос. Он кинул на мастера, чинившего дверь.
— Ну, в общем, это, короче, знаешь что, вот. Я несколько секунд переваривал услышанное, а потом понял, что мужики из первых уст хотят услышать душещипальную историю-детектив из жизни. Пожав плечами, я рассказал им свою историю, сгладив или умолчав о некоторых моментах, а в отдельных местах откровенно приукрасив само повествование. Под конец истории мужики настолько расчувствовались, что молча налили и протянули мне полный стакан водки. Я вежливо отказался, сославшись на то, что мне голову отбили в полиции и теперь мне год нельзя употреблять спиртное. Последнее ещё больше усилило негодование гостей, и «козлистость» ментов вообще перекрыла все разумные пределы. Подарив им литровую бутылку виски, чтобы не обижались, я выпроводил их за порог. Меня ждала уборка. Пылесос, щётка и мокрые тряпки отняли у меня весь остаток вечера и одежду для визита на работу я гладил уже ночью. Как меня встретят завтра на работе? Утром я проснулся равно. Солнце лукаво дразнило меня, найдя лазейку между шторами. Чувствовал я себя не лучшим образом. Запрет на физическую нагрузку проявил себя во всей красе. Нельзя мне было убирать квартиру. Теперь я ощущал всем телом результаты злостного нарушения лечебного режима. Голова болела, но зато не тошнило, и не было головокружения. Я собирался н торопясь и поехал в нашу компанию так, чтобы подгадать к появлению на рабочем месте генерального директора. Мой визит на работу чем-то напоминал пятничное возвращение во двор. Завидев меня, сотрудники отводили глаза и тут же исчезали. Те, кому некуда было исчезнуть, меня «не замечали». Я зашёл в приёмную генерального и спросил у Леночки может ли меня принять шеф. Дежурная улыбка секретаря стала напряжённой. Лена сообщила генеральному о появлении долгожданного зама, но, выдав сочувственную гримаску, попросила меня подождать у себя в кабинете — генеральный директор пока занят. Свой кабинет я нашёл на прежнем месте. Женя всё также сидела за своим столом и разбирала кипу каких-то бумаг. Увидев меня, она сверкнула улыбкой и подскочила ко мне на встречу. Она разве что ко мне на шею не бросилась.
— Здравствуйте, Максим Валерьевич. Как я рада, что вы вернулись. А то тут такое болтали, что повторять противно. Вы болели, наверное?
Как ваше здоровье?
— Спасибо, Женя. Здоровье плохое. В больнице я лежу.
— И слава Богу!.. Женя тут же зажала обеими ладонями рот.
— Ой, я не то хотела сказать, — выдавила она сквозь ладони. — После того как вас увели, тут такое началось. А я не верила. Я знала, что всё хорошо будет.
— Ну, вот видишь, как всё замечательно. Сейчас в больничке отлежусь. Здоровье поправлю и снова на работу.
— Конечно, конечно. С вами так интересно. Может вам кофе?
— Кофе мне нельзя.
— Чай?
— У нас есть сок? Его, вроде, мне не запрещали.
— Есть конечно, — встрепенулась Женя. Мой кабинет носил следы обыска. Всё было аккуратно разложено, но не на привычных местах. Я включил компьютер и ударился в праздный сёрфинг по просторам всемирной паутины. Я смотрел новости, описания прошедших мимо меня событий, разглядывал фотографии и читал комментарии. Генеральный вызвал меня примерно через час. За это время я даже не удосужился посмотреть новости нашей компании, не зашёл в корпоративную почту и не вошёл в корпоративную программу. Степан Константинович вежливо поздоровался со мной и указал на кресло напротив себя.
— Макс, я не люблю предисловия и со своими я всегда говорю прямо, без экивоков. Я слушал его с замиранием сердца.
— Пойми правильно. У меня нет к тебе претензий, даже скажу больше — ты лучший из тех с кем я сейчас работаю, но мне есть «указивка» свыше. Мы вынуждены с тобой расстаться. Макс, я всё понимаю, можешь мне не объяснять, можешь на меня обижаться, можешь даже послать или вот пепельницу в меня бросить, но по-другому не будет. Золотой парашют, медицинскую страховку на год и все необходимые выплаты — это всё остаётся в силе. Здесь даже не сомневайся. Но я больше ничего не могу сделать. Мне действительно жаль, Максим, что всё получается вот так. Чувствую себя как говно последнее. Мой рот наполнился вязкой немотой, я даже губы не мог разлепить. Дверь распахнулась и вбежал запыхавшийся Павел Андреевич.