На следующий день она улетела из Симферополя вместе с ним. До конца назначенного срока в три недели они не дотянули всего два дня.
В Новосибирске было уже прохладно. Цех Петрова встал: через три дня после его отъезда стал расти процент брака, к исходу второй недели некондиция составляла уже больше половины выпуска. В этих условиях заместитель Петрова счел за лучшее отправить всех в неоплачиваемый отпуск.
С возвращением Петрова жизнь началась снова. Он заметил, что рабочие смотрят на него какими-то другими глазами, всячески демонстрируя ему свое уважение и общую старательность. Уровень качества удалось восстановить быстро.
Через неделю прилетел крымско-московский татарин Георгий. Петров искренне поблагодарил его за свой евпаторийский отдых. Тут же выяснилось, что Петрову увеличили жалованье в два с половиной раза, а его выезды и работа по налаживанию производства в других филиалах будут оплачиваться отдельно, дополнительно и по более высокой ставке. Конечно, Петров согласился.
Отпуск кончился, и из загаданных желаний сбылось почти все.
Наступила ранняя сибирская осень, и Петрову стало казаться, что тяжелая летняя жара и злость были в его жизни уже много лет назад.
По воскресеньям все семейство Петровых стало выбираться за город на семейном автомобиле. Бывает, Петров подолгу смотрит на свою жену, пытаясь вспомнить что-то, что, как ему показалось, он почти понял в ней на юге. Бывает, что, сидя на берегу Оби или гуляя по местным лесам, Петров вдруг ощущает светлую щемящую тоску. Может, он предчувствует неизбежность инфаркта, о которой его нынешний приятель, крымский татарин Георгий, будучи врачом по образованию, сказал его жене этим летом, настаивая на том, что Петрова надо вывозить в отпуск как минимум два раза в год. А может, это последствия перехода Петрова от водки к потреблению крымских вин: водка его бодрила, а вино тяжелит голову и делает Петрова сентиментальным.
БУТЫЛКА, ЗАКОНЧЕННАЯ ПИТЬЕМ
Початая бутылка полна разговоров, пустая – сожалений. Раньше я спокойно относился к пустым бутылкам у себя на столе, теперь они меня раздражают, напоминая об объеме выпитого, и я сразу пытаюсь их убрать, а по возможности и выкинуть. Если бы у меня был шанс, то я попытался бы заменить свою судьбу на другую, как перегоревшую лампочку, или, если угодно, как пустую бутылку на полную, но Господь давно не желает ко мне прислушиваться. Признаться, я сейчас часто пытаюсь обратиться к Нему за помощью. Ничего другого не остается.
Искусство выпивать в одиночку требует бережного отношения к своей памяти: недаром такие посиделки в народе называют “чокнуться с дьяволом”. Мне предстоит длинный вечер. И я начинаю вспоминать.
Прошлое путается с настоящим и сворачивается клубком, как собака у порога. Два печальных собачьих глаза глядят на меня сквозь шерсть не отрываясь…
Этот город был ничем не хуже других, просто я прожил в нем уже достаточно много времени. Мне надоели его плоские пейзажи, грязная неширокая река, в которой уже давно никто не купается, пустыри и холода. Сколько я бываю в сибирских городах, столько же меня раздражают холода и пустые пространства. Почему бы какому-нибудь современному художнику не написать полную психологизма картину: “В ожидании общественного транспорта”? Или они одновременно с палитрой приобретают личный автомобиль?
Все началось несколько лет назад, когда я взял взаймы у своих друзей пятнадцать тысяч долларов. Дело мое процветало, но не хватало оборотных средств. “Зачем тебе банк? – сказали они. – Мы дадим тебе деньги гораздо дешевле”.
Процент действительно был намного ниже, и я согласился. Через год у них якобы случилась какая-то беда, и уже они попросили у меня взаймы. Тридцать тысяч долларов. Для того чтобы собрать эти деньги, я выгреб свои черно-белые кассы и еще занял под разные активы.
Друзья исчезли, а я остался должен кредиторам после всех расчетов теперь уже пятьдесят тысяч.
С тех пор я перестал быть автомобилистом, хотя и редко пользуюсь общественным транспортом.
Впоследствии я узнал, что подобные операции у нас в ходу, даже термин есть: “откормить поросенка”. Однако обидно, когда в качестве поросенка выступаешь ты сам. И, как мне объяснили, я должен еще радоваться, что меня не убили. Действительно, одно время радовался.
