У Рюбена от изумления отвалилась челюсть.
– Богохульство и… это безумие, мсье! Кто меня обвиняет?
– Я не вправе говорить это, – ответил капитан. Он смотрел на лорда Йорка, сознавая, что тот может в любой момент вмешаться. Рюбен тоже повернулся к англичанину:
– Милорд, если вы убедите их вернуться завтра утром, я смогу найти свидетелей и доказательства того, что это обвинение ложно.
Йорк взглянул на него сверху вниз, и в его глазах отразился свет факелов.
– Насколько я понимаю, данное дело не относится к юрисдикции английского суда. Меня это совершенно не касается.
Услышав эти слова, капитан улыбнулся, шагнул к Рюбену и сжал его руку.
– Пожалуйста, не сопротивляйтесь, мсье. Пойдемте с нами. Не вынуждайте меня тащить вас силой.
Рюбену не верилось в реальность происходящего.
– Магистрат находится в моем доме, капитан! Почему вы не даете мне привести его сюда? Он все объяснит.
– Это дело отнюдь не местного уровня. Если вы скажете что-нибудь еще, я с большим удовольствием выбью вам зубы.
Рюбен потряс головой, будучи не в силах произнести от страха ни слова. Ему минуло пятьдесят, и он уже страдал одышкой.
Ричард, герцог Йорк, с чувством, близким к любопытству, наблюдал за тем, как уводят хозяина дома. Повернув голову, он заметил, что герцогиня пробивается к нему сквозь толпу с довольным выражением на лице.
– Я думала, это будет ужасно скучный вечер, – сказала она. – Только так и следует поступать с евреями. Они слишком наглеют, если им не напоминать об их месте. Надеюсь, его поколотят за наглость.
– Наверняка, дорогая, – ответил Йорк.
Из главного зала донесся пронзительный женский крик. Новость достигла жены Рюбена. Сесилия улыбнулась.
– Кажется, у меня появилось желание посмотреть оранжерею, – сказала она, беря мужа под руку.
– Обвинение довольно серьезное, дорогая, – задумчиво произнес Йорк. – Если хочешь, я могу купить этот дом для тебя. В Анжере очень хорошо летом, а у меня здесь нет жилья.
Скривив свои тонкие губы, она покачала головой.
– Лучше его сжечь и построить новый, после таких-то хозяев, – сказала она, немало его развеселив.
Рюбен прошел все испытания, выпавшие на долю его народа, пока брел по дороге, хромая и шатаясь из стороны в сторону. Попадавшиеся ему навстречу немытые, дурно пахнущие люди оскорбляли его, плевали в него, называли «убийцей Христа» и «богохульником». Их лица рдели от праведного гнева. Некоторые швыряли в него камни и холодную жидкую грязь, которая, ударяясь в грудь, стекала по обнаженному телу под расстегнутую рубашку.
Рюбен не обращал внимания на разъяренных горожан. Они не могли причинить ему бо́льших страданий, нежели те, что он уже пережил. Все его тело покрывали синяки и ссадины, а один глаз представлял собой багровое месиво, из которого по щеке стекала розовая струйка. Его вели по улицам Нанси, и он оставлял за собой на брусчатке кровавый след.
За месяцы мучений и тюремного заключения он утратил нечто важное. Нет, не веру в Бога. Он ни на мгновение не сомневался в том, что его врагов ждет не менее страшное наказание. Бог обязательно отыщет их и каленым железом заставит склонить головы. Он утратил веру в людей. Никто не заступился за него. Никто не замолвил за него ни единого слова во время судебных заседаний. Он был знаком по меньшей мере с десятком людей, достаточно состоятельных и влиятельных для того, чтобы добиться его освобождения, но они хранили молчание, пока распространялись все новые и новые известия о его ужасных злодеяниях. Рюбен устало качал головой. Ему не оставалось ничего иного, кроме как отдаться на милость судьбы. Ему приписывали самые бессмысленные преступления. Спрашивается, зачем человеку его положения пить вечерами кровь христианских детей, если в подвале у него хранится хорошее красное вино?
Предъявляемые ему обвинения были нелепы, и он не сомневался в том, что они будут признаны ложными. Ни один разумный человек не поверит в их правдивость. Тем не менее городские судьи скривили свои жирные губы, когда перед их взорами предстал измученный, сломанный человек. Они смотрели на него с отвращением, будто он по собственной воле стал тем жалким существом, в которое его превратили инквизиторы. Судьи в черных шапочках, преисполненные чувства удовлетворения от хорошо выполненной работы, вынесли приговор: смерть через сдирание кожи.
