– Ишь скареда! Кащей!
Гришка, глядя на взрослых, тоже замечает:
– Середы да пятницы господа для нашего брата сочинили. А сами небось скоромное жрут!.. Как же рабочему человеку без мяса обойтись!?
Чуткое ухо Черномора слышит все разговоры. Он невозмутим и только вскользь роняет:
– Дома-то небось воду с нетом лаптем хлебали!.. А тут от хлебушка нос воротите?!
А подойдя ближе к Гришке, строго замечает: – Ты кто есть такой!? Еще зелен, паренек, чтобы бунтовские слова говорить! За такие речи, смотри – ого! – как бы куда не улететь!..
Гришка молчит. Он не боится угроз Черномора, но не хочет вызвать недовольства брата.
Кончается обед… Некоторые разваливаются на траве. Хорошо отдохнуть в летний день на свежем воздухе, согреть под солнышком простуженные кости. Другие отправдяются в сельский кабак, потому что томит скука.
Молодой болезненный мужик, с тонкими ногами – Федор, по прозванию «Чиж», – кричит, махая картузом:
– Айда, братцы, в кабачишко!.. Горит у меня все унутри огнем!.. Такая уж натура!.. Раз попал стаканчик, обязательно подавай сороковку!..
Возвращаются поздно вечером. Около барака топот, пляска, песни. Откуда-то взялась гармоника, и под ее в ночной тишине, выделывая ногами дробь:
Нам все равно… вали, вали, вали!
Нам все равно… вали, вали, вали!
Потом жалобно и певуче затягивают хором:
Как по речке по быстрой
Становой едет пристав.
Ой, горюшко-горе…
Становой едет пристав!
На крыльце конторы сурово появляется Черномор и отчетливым повелительным голосом кричит:
– Эй, вы!.. Скубенты!.. Чего разорались?! Расходись, спать не мешай!..
А еще кто-то надсадным голосом жалобится и клянет горькую батрацкую долю:
– Э-эх, проклятая… Провались ты в омут… И когда все это кончится?..
У конторы толпа. Месячники и кое-кто из поденных получают расчет.
В графской экономии никто даже и понятия не имеет о расчетных книжках. Никаких письменных договоров с рабочими не заключается. Черномор выдает каждому из проработавших белые бумажные билетики с конторской печатью – «квитки», как их все называют. «Квитки» раз в неделю представляются в контору, и по ним производится расчет.
«Квитки» давали иногда Черномору доход, который он не записывал в отчетных книгах и не сдавал помещику, а брал себе. Происходило это вот как.
С «квитками» многие батраки путались, и случалось, что теряли их. Тогда Черномор обычно удерживал в свою пользу часть заработка. Обиженный батрак протестовал, ссылаясь на то, что вся артель видела, как он работал. Черномор упрямо отнекивался и говорил:
– Артель, известно дело, своего брата всегда покроет. Артели веры нельзя давать!
– Да ты же сам видел, как я работал?! – спорил обиженный.
Черномор бывал неумолим:
– Разве вас всех упомнишь!.. Ничего не помню, браток!.. Я один, а вас – вон сколько.
Также немалый доход получал Черномор от батраков, не имевших паспорта или просрочивших его.
Многие из батраков были настолько бедны, что выбирали себе только месячные билеты за десять-пятнадцать копеек. Таких Черномор задерживал у себя на работе, а потом особенно прижимал, грозясь, что сдаст на руки полиции… И нередко он приводил угрозу в исполнение. Наскафтымский урядник был, своим человеком в конторе и покрывал все плутни Черномора, получая за это почти каждый месяц или деньги, или подарки.
День расчета со «сроковыми» рабочими в графском имении никогда не обходится без скандала.
Сегодня Прохор и Липат получают свою заработанную тяжелым трудом плату. Прохору недужится. В контору идет пока один Липат с Гришкой и другими товарищами. По исчислению Липата, ему надо получить за четыре недели пятнадцать рублей сорок копеек. И эта за каторжную муку, за рабочие дни не менее четырнадцати-пятнадцати часов!
У Черномора записано к выдаче всего только девятв рублей. И так не только Липату, но и многим другим батракам.
– Как же так? – говорит опешивший Липат. – Ведь рядились по шести гривен в день?
– А харчи? – выкрикивает Черномор. – Шесть рублей, ну, на худой конец, – пятерку причитается за тебя на харчи или нет?
– Ды-к ведь харч полагается!.. Во всех экономиях так.
– Ха-ха!.. Полагается!.. – нагло смеется всем в глаза Черномор. – Ты што же думаешь, я тебе благодетель выискался, штоб задаром кормить?
