Он дрожал, пот градом катился по нему, а выкаченные глаза шарили вокруг в поисках спасения. Потом отпрянул назад, зловеще лязгая цепями.
Мне пришлось напомнить себе, что он играет, — но в самом ли деле он играл? Невозможно было сказать, насколько его шокирующее поведение искренне или притворно. Миссис Хенникер, скрестив руки на груди, с гордой улыбкой смотрела на происходящее. Три докторши богословия объявили, коверкая английский:
— Артур, ты опять плохо себя вёл. Ты заслуживаешь наказания!
Сиппл съёжился.
— Нет! — закричал он душераздирающим голосом. — Не бейте меня. Клянусь, я больше не буду.
Девицы тоже превосходно играли свои роли: грозно смотрели на него, хмурили брови, скрежетали зубами. Их ломаный английский звучал очаровательно — сплошные черепки, — и притом так разнообразно — по-критски резковато, по-ионийски напевно.
— Сознавайся! — закричали они, и Сиппл разразился рыданиями.
— Вперёд! — тихо скомандовала миссис Хенникер по-гречески и добавила с сильной русской интонацией: — Вперёд, мои крошки, мои куропаточки!
Те с суровым видом наклонились над Сипплом и в унисон гневно закричали:
— Ты опять обдулся ночью! — И не успел он произнести слова в свою защиту, как они, подняв веники, накинулись на него со всех сторон и принялись безжалостно колотить беднягу, приговаривая: — Грязнуля. Грязнуля.
— О-о! — завопил Сиппл в жгучем наслаждении от первого шквала ударов. — О-о!
Он корчился, извивался, клялся, что больше не будет; он даже начинал беспорядочно махать руками, словно хотел дать отпор. Но добился лишь того, что удары посыпались на него с новой силой. Во всяком случае, шансов выстоять перед этими крестьянскими амазонками у него было мало. Кандалы гремели, лязгали и скрипели. Чтобы приглушить их шум, миссис Хенникер скользнула в угол поставить пластинку с вальсом «Голубой Дунай».
Карадок наблюдал за представлением с задумчивой серьёзностью, словно за боем быков. Я — с изумлением, к которому примешивалось дурное предчувствие. А Сиппл меж тем, и это было очевидно, переносил экзекуцию стойко, как клоун, — более того, с упоением.
Он ослабел под градом ударов и начал как бы распадаться на глазах, переходить в жидкое состояние. Бледные руки и ноги походили на щупальца небольшого осьминога, извивающиеся в предсмертной агонии. Дыхание в перерывах между рыданиями и мольбами о пощаде становилось всё учащенней, он задыхался от нездорового наслаждения. Наконец он взвизгнул в последний раз и распластался на каменных плитах пола. Девицы продолжали стегать, пока последние признаки жизни не покинули его, тогда они, отдуваясь, отступили и разразились истерическим смехом. Труп Сиппла освободили от кандалов и ласково перетащили обратно на кровать. «Хорошо потрудились, — сказала миссис Хенникер. — Теперь он заснёт». И в самом деле, Сиппл уже спал, крепко, как ребёнок, тихонько и мерно посасывая большой палец.
Они окружили кровать, восхищаясь и умиляясь. Спящим Сипплом, конечно. Я заметил следы на его руках и ногах — не крупнее угрей на жирной коже: явно от иглы. Наши тени шевелились на стенах и потолке. Одна из ламп начала чадить. Вдруг откуда-то донёсся громкий стук в дверь, и миссис Хенникер, подскочив как ужаленная, бросилась в коридор. Мы застыли на месте и так стояли вокруг кровати, пока она не вернулась — мгновенье спустя, рысью, и с криком: «Быстро, полиция!»
Поднялась невероятная суматоха. Девицы в панике бросились во все стороны, как кролики при звуке выстрела. Распахивали окна, открывали двери и поднимали спящих. Всклокоченные обитатели дома выскакивали наружу во все щели. Я, Пулли и Карадок мчались по дюнам в слабом свете звёзд. Наша машина исчезла, но на дороге виднелась другая, с тускло светившимися подфарниками. Отбежав на порядочное расстояние от дома, мы залегли в канаве и, часто и тяжело дыша, стали ждать дальнейшего развития событий. Позже выяснилось, что произошло недоразумение: стучались в дверь два матроса, пришедших просто забрать своего мертвецки пьяного друга. Но пока мы чувствовали себя как перепуганные школьники. Мы лежали в зарослях морского лука, слушая вздохи моря и размышления Карадока, в которых чувствовалась лёгкая тревога за спящего клоуна. Потом, успокоившись, он перевернулся на спину, и его мысли потекли в другом направлении. По-видимому, шофёр Ипполиты поспешил удрать, чтобы не подмочить её репутацию ненужным столкновением с законом. Он вернётся, в этом мои сообщники были уверены. Я жевал травинку, позёвывал. Карадок перекинулся на другие предметы, о которых только они с Пулли были
