* * *
– А как быть с фонарным светом? – спросил я при подготовке Александра.
– Не понял вопроса, – честно признался он.
Приходится объяснять на пальцах:
– Свет горящих под водой фонарей будет виден на поверхности. Глубина-то здесь плевая, понимаешь?
– Да, это я не учел, – кусает он губы. – Ладно, что-нибудь придумаем…
Не знаю, что он намерен придумать, но, проверив под водой дыхательный аппарат и включив фонарь, я ощутил себя голой моделью на подиуме. Шлюпка колышется на мелких волнах под мостом, куда почти не проникает освещение уличных фонарей, и мутноватые пятна фонарного света, пробивающиеся из-под воды, наверняка выглядят с набережной порождением мистики или внеземной цивилизации.
– Арнольдыч, нас видно метров за триста, – подливает в огонь маслица напарник.
– Пошли ближе ко дну…
Мы уходим на глубину. Впробном погружении мы решили обойтись без связи. Так, на всякий случай. Зато я прихватил навигационно-поисковую панель– как знать, вдруг пригодится?.. Однако невозможность ее использования в акватории мелкой реки с замусоренным дном стала очевидной, едва загорелся экран. Яневольно зажмурился от обилия ярких засветок. Гидролокатор кругового обзора высвечивал весь хлам, находящийся на дне, и я поспешил выключить бесполезный аппарат…
Вода в реке ужасно мутная. Видимость не превышает трех-четырех метров, и это дает некоторую надежду сохранить наше инкогнито.
Глубина фарватера под мостом приличная. Идем в восточном направлении, приближаясь по касательной к северному берегу реки, одетому в бетонный парапет. Фарватер остается позади, дно постепенно поднимается.
Проплыв сотню метров, мы «втыкаемся» в резкий подъем подводного рельефа.
– Набережная, – освещая лучом бетонное основание парапета, подсказывает Михаил.
Глубина здесь опять плевая– не более четырех метров. Прижавшись к самому дну, приступаем к осмотру…
* * *
Обследуя дно, мы прошли около двухсот пятидесяти метров. Оставалась последняя сотня.
Дно вдоль калининградской набережной было буквально усеяно всевозможным хламом. Здесь лежали тысячи бутылок, пивных банок и автомобильных покрышек, торчала арматура и куски труб, попадались рамы изувеченных велосипедов, а неподалеку от моста мы наткнулись на ржавый мотоцикл. Проплывая над кучами мусора, я недоумевал: неужели все это накопилось за десять лет? По словам Николая Егоровича, именно десять лет назад производилась чистка дна Преголи.
Мы заканчивали обследовать участок длиной триста пятьдесят метров.
– Пора возвращаться, – напомнил о времени Жук.
– Давай прежде заглянем в эту яму, – указал я на значительное углубление в рельефе дня.
Яма была глубже тех, что встречались раньше. Ее края оказались ровными, а дно прикрывал крупный мусор: каретка от старой кровати, автомобильная покрышка, большой кусок сгнившего древесного ствола и что-то еще.
Не знаю, что мной руководило: азарт, интуиция или нежелание возвращаться на буксир ни с чем. Но я принялся ворочать хлам, желая убедиться в том, что яма не представляет скрытой опасности.
Вскоре я докопался до металлической штуковины, похожей на секцию чугунного забора. «Это объяснимо, – подумал я. – Возможно, когда-то вся набережная была огорожена подобным забором».
Очистив вычурные завитки, я попробовал приподнять железяку. Она поддалась, но только самую малость– видимо, была слишком тяжелой.
Я дернул посильнее. Со дна взметнулось облако мути.
– Черт, ничего не видно, – проворчал я, ощупывая дно под секцией.
Там не было ничего особенного. Просто толстый слой мягкого ила, который просачивался сквозь пальцы и походил на муку самого мелкого помола.
Я намеревался покончить с этим грязным делом, вылезти из ямы и рвануть к эстакадному мосту, когда левая ладонь наткнулась на что-то твердое.
Вокруг по-прежнему ничего не видно из-за взбаламученного ила. Пытаюсь на ощупь определить характеристики находки…
Длинный цилиндр с округлым наконечником.
Ухватив его покрепче, дергаю.
Не поддается. Сидит мертво, словно закопан глубоко в грунт.
– Ну что там, Арнольдыч? – зовет сверху Миша. – Не пора нам сваливать?
