В дни мучительных поисков – каким может быть аппарат, каким он должен быть, чтобы узнать, помнят ли деревья Пушкина, – Зоричу приходилось туго на основной работе, дававшей «хлеб насущный». Там тоже не ладились опыты по внекорневой подкормке растений новым препаратом; тема важная, заказная… а растения реагировали «неадекватно». Сколько Зорич ни бился, он не мог найти причину, что же происходит, почему задача, казавшаяся ему такой простой и легкой, не решается. Советоваться с коллегами, с шефом Зоричу не хотелось, тем более что недели три на пятиминутках у профессора Жужгова Зорича прорабатывали, цеплялись к невнятности его объяснений, туманности рассуждений. Зоричу была неприятна не сама процедура выговаривания, а пренебрежение к нему Ширяева, руководителя, в чьем подчинении находился Зорич.
– Вы фантаст, Зорич, из-за вас страдает главное дело, которым занимается лаборатория. Пусть вами займется дирекция.
Зорич никогда не оправдывался. Промолчал он и сейчас. Очень некстати была эта проработка.
Спустя несколько недель, когда результаты опытов с внекорневой подкормкой не получились и у других МНС – младших научных сотрудников (не сходились данные-предположения разработчиков об эффекте усиления внекорневой подкормки), – в этот момент взбунтовавшаяся Валери-Ка (так переиначили имя научной сотрудницы Калерии Валерьевны) высказала догадку, что, наверное, плохой материал – удобрения. И тут же решили сделать их анализ. Оказалось, что удобрения имели существенные отклонения от нормы, и в этом не были виноваты ни МНС, ни растения, а только институтские снабженцы.
Зорич, измученный месяцами работы над «машинерией», нелепостями лабораторных неурядиц, придирками Ширяева, сел и написал заявление об отпуске или увольнении, вложил его в конверт и оставил у шефа на столе.
В тот день, когда Зорич исчез из института, шефу принесли документ – государственное свидетельство о том, что профессор Жужгов и его коллега С.И.Зорич нашли новый, эффективный метод исследования механизма растений, помогающий растениям заблаговременно распознавать своих врагов – возбудителей различных болезней и интенсивно вырабатывать противоядия… Это был один из немногих случаев, когда одна из идей Зорича была не просто «подхвачена», но и он, С.И.Зорич, был включен в подобный коллективный документ и его заслуги в науке были признаны. Но самого Зорича это уже не интересовало.
Аспирант, прикомандированный к лаборатории, обнаружил в толстенных журналах опытов записи, которые вел в свои дежурства Зорич, систематически обращая внимание и на ту сторону исследований, которая не была главной в данном опыте.
На одной из еженедельных пятиминуток Зорич как-то невнятно, стесняясь, рассказал о своих наблюдениях, но эффекта это не произвело – его не поняли, и его наблюдение кануло бы в институтских архивах, если бы не приход аспиранта. Этот дотошный аспирант, просматривая старые записи в журналах, обратил внимание на четко изложенные там сведения о самозащите растений от болезней. Факты эти заинтересовали профессора Жужгова. Таким образом, профессор Жужгов оказался причастным к проблеме, открытой и в основном доказанной Зоричем. И тут же было поручено аспиранту, естественно, под руководством шефа все еще раз перепроверить; под новые факты Жужгов «подвел научную основу-фундамент». Так появилась коллективная заявка на открытие в лаборатории Жужгова.
Но повторим: все это уже не интересовало Зорича.
Зорича не стало в лаборатории. Он, подав заявление, исчез. Отсутствие его не могло не сказаться на работе лаборатории. Профессор Жужгов сердился, не хватало именно тех «нелепых», новых, свежих мыслей, которые давал Зорич…
