Конечно, это история параллельная, совершенно очевидно. Конечно, Козлевич – Коровьев, они даже восходят к одному животному корню. Понятно совершенно, что Паниковский и Кот – это два трагифарсовых атрибута. Ну и Балаганов и Азазелло похожи даже внешне. Рыжие такие ребята. Очень понятная аналогия, и она-то лишний раз и доказывает второсортность некую булгаковского романа, потому что, во-первых, Ильф и Петров были раньше, во-вторых, у них смешнее и, в-третьих, у них это не имеет привкуса демонологии. Потому что, если свита нечистой силы обладает такой же пошлостью вкусов, как Паниковский, все время ждешь, что кот скажет: "Я уважаю вас, мессир, но… Но тем не менее вы – жалкая и ничтожная личность". Стилистика общения Воланда со свитой – это абсолютно один в один стилистика общения Бендера с этими ребятами. Других прототипов нет. Тем более, что атрибутом нечистой силы является и черный кот, и козел. Так что здесь это параллельно.
– В сравнении с советским периодом сейчас читают больше или меньше?
– Больше, но всякой ерунды. Больше читают Твиттер, которого не было в советское время. Значит, нам осталось писать так же кратко и емко, как Твиттер.
– Считаете ли вы все-таки Булгакова великим писателем?
– Считаю, конечно. Невеликий писатель не написал бы книги, которые оказали такое влияние на язык, на стиль, на речь. И у него масса гениальных текстов. И человек он был прекрасный. Я совершенно не хочу его принизить этой лекцией. Я просто хочу сказать, что роман, написанный для Сталина, не может быть хорошим романом. Вот и все.
– Существуют три редакции романа: Елены Сергеевны, Саакян, Яновской. Какая редакция вам ближе?
– Мне ближе та редакция, которая начинается словами: "Однажды весною в час небывало жаркого заката…" Вот здесь у меня другая. Не знаю какая, но она хуже. Мне нравится та редакция, которая была в однотомнике 73-го года. Чья она, я точно не скажу.
– В процессе написания диссертации насчитала 15 версий того, кого считать главными героями книги, и все – серьезных ученых. А сколько дискуссий вокруг жанра… Многозначность – достоинство и отличительная черта хорошей книги. Только обязательная ли?
– Я говорил в лекции о "Войне и мире", что плохая книга развивается в одном плане, хорошая – в двух, замечательная – в трех, а гениальная – в четырех. Как "Война и мир", где есть план политический, личный, народный и метафизический. Вот в "Мастере" есть три таких плана: мистический, религиозный, не имеющий отношения к мистическому (история о Иешуа Га-Ноцри) и бытовой, сатирический. И у всех свои аналогии, во всех трех планах. Бездомный равен Левию Матвею, Мастер – Иешуа, Воланд – Пилат. Все это сопряжено и все это есть.
Но вот действительно важная проблема: многозначность романа не означает ли его эклектичности? Означает. В нем много лишнего. Это недоработанная книга. Вот Поплавский, например: непонятно совсем, зачем он нужен. Зачем было посылать ему телеграмму в Киев, чтобы тут же его прогнать? Некоторая избыточность ощущается даже в лучших сценах, таких, как, например, распознавание Варенухи Римским. Это гениально написано, но это из какого-то совсем другого жанра прилетело.
В общем, как правильно совершенно замечает Мирер, – я часто на него ссылаюсь, потому что его книга, наверное, лучшее, что о романе написано, – это эклектичное лоскутное одеяло, сшитое суровыми, железными, очень крепкими нитками. Оно действительно очень крепко сшито, но оно не перестает быть от этого менее эклектичным. У этого романа много выдающихся достоинств, но говорить о хорошем вкусе совершенно невозможно. Роман написан очень неровно.
– Из всех последних изданий изъята сцена знакомства Мастера и Маргариты с Алоизием Могарычем. Причем мне она кажется принципиально важной.
– Значит, Булгаков ее вычеркнул. Просто. В 40-м году. Поэтому она изъята. Но это глупость, конечно, потому что Алоизий Могарыч нужен, он является такой тенью Иуды в наших временах и дополняет сходство. Изъята она еще по одному соображению. Некоторое время Булгаков и Елена Сергеевна обвиняли Сергея Ермолинского в том, что он выведывал что-то у Булгакова, доносил на него, возможно, какие-то разговоры передавал. Когда в 1940 году, после смерти Булгакова, взяли Ермолинского, оказалось, что он абсолютно чист. По всем протоколам ясно, что он никогда не имел отношения к конторе и вообще был очень порядочным и, по-моему, высоконравственным человеком. Я очень его, честно говоря, чисто по-человечески люблю.
