Появится всего на три часа.
И наши пальцы будут слепыми щенками,
и мы будем друг другу молоком и нёбом на три тающих часа
и расстанемся в полночь на Ленинградском вокзале,
и эсэмэски пунктиром отметят, как растаскивают нас в разные стороны наши поезда…
как тело, привязанное за ноги к двум нетерпеливым коням…
Это он посоветовал в письме перед поездкой в Швецию записывать впечатления.
Но то письмо не сохранилось. Как и все остальные.
Это для него я запоминала то, что скользнуло бы в никуда еще совсем недавно…
Например, запах шведской тюрьмы и ту дурацкую реплику о наказании…
Эта реплика насмешливо изогнулась в воздухе воспоминаний, когда моя дочь потеряла паспорт.
Пришлось идти в милицию, писать заявление, фотографироваться и всякое такое, что приходится делать, когда дребезжащий мирный трамвайчик жизни сходит вдруг с рельс.
Но ведь именно тогда и вбрасывает нас не по своей воле туда, куда сами мы ни за что бы не пошли.
А пойти стоило бы. Хотя бы для того, чтобы увидеть в паспортном отделении милиции такой плакат: «Гражданин! Отсутствие у Вас судимости не Ваша заслуга, а наша недоработка».
Синие дочкины глаза дивились цинизму слогана, и вот когда вспомнилась некстати недавняя эта поездка в одну из шведских тюрем.
Тюрьма в Линчеппинге
Неподалеку от Линчеппинга существовал медицинский профилакторий.
Этакий санаторий выходного дня.
Его упразднили за невостребованностью. А в корпусах обустроили тюрьму легчайшего режима.
Такой режим, знаете ли, для проштрафившихся на экономическом поприще. Для незадачливых бухгалтеров, медлительных магазинных воришек, компьютерных абъюзеров и прочего невыдающегося криминалитета.
В сосновой рощице стоял сей полигон исправления. Был он светел стенами, широк окнами, просторен холлами.
Решеток нет. Зачем? Каждому подневольному обитателю на ножку надевают браслет с датчиком. Браслет снять сложно. Да и куда бежать?
По зданию нас водил начальник тюрьмы.
Вот камера.
Комната на двоих. Туалет и душ. Холодильник и телевизор. Чисто и светло. Похоже на трехзвездочный отель.
Тюрьмой не пахнет. Пахнет несвободой. И еще томительное что-то реет в воздухе. Мне хочется быстрее уйти. Здесь горе. Горе. Ступор. Тупик. Выйти из него можно, но ценой громадной и кропотливой внутренней работы.
Но всех остальных в группе впечатляет другое.
Чистенькие заключенные ходят по зданию неспешным скандинавским ладом — кто по делу, кто с работы, кто в кафе платное, кто в спортзал.
В коридоре через каждые пятьдесят метров на стенах прозрачные пакеты с бинтами, бактерицидным пластырем, антисептиком. Если поранил руку на работе — сам прижги ранку, заклей, забинтуй.
Все мужчины очень стильные и очень разные, хотя одеты одинаково — серые футболки и черные комбинезоны.
Солярий работает. И парикмахерская.
Кто-то из ребят интересуется — есть ли тут карцер. Начальник кивает радостно: «А как же! У нас все серьезно! Идемте!». Спускаемся в бельэтаж.
«Вот!» — открывает белую дверь наш Вергилий.
Белая комната. Белая кровать. Окошко маловато и высоковато. Чистейший туалет. Стерильная чистота.
Мы все — один немой вопрос.
Даже шведский тюремный страж ловит горестные волны нашего удивления: «Какой же это карцер?».
— Нет телевизора, — поясняет он, — нельзя работать во время нахождения в карцере, нет гостей, нет кафе, только обычное меню.
Мы замерли. Мы слагали впечатления в слова, но у нас не получалось. Никак…
Нас ведут пить кофе с тортом в столовую для всех.
Чисто, как в операционной. До. Не после.
Мы притихли от всего этого разнузданного гуманизма.
Мы смутно подозреваем, что некоторым из нас на свободе живется победнее и потеснее. И наши души тщатся обрести баланс и утешение…
А нас все добивают!
— Заработки здесь невелики, — говорит начальник тюрьмы. — Заключенные трудятся на сельскохозяйственных работах в окрестности и получают за свою работу только одиннадцать крон в час.
Быстренько пересчитываем в уме: пятьдесят рублей в час, четыреста в день, да на всем готовом, да в таком комфорте, — ничего себе наказаньице!
Уныло глядим на комнаты для гостей и родственников — четырехзвездочный отель!
Бредем к выходу. В холле к начальнику тюрьмы подходит один из отбывателей, что-то спрашивает, улыбается.
