— Ладно, Черкасов, пиши заявление и обязательно укажи, что перевозишь в Москву семью. Выделят тебе хорошую комнату, а может даже и квартиру. Всё-таки, ты у нас орденоносец, к тому же, состоишь в когорте старших командиров, да и академию скоро закончишь. Наверняка, после окончания присвоят очередное воинское звание. А при таком статусе, негоже с семьёй болтаться по общежитиям и казармам. Кстати, уже был разговор о выделении тебе постоянного жилья в Москве. Там и жену твою пропишут, тогда вам материально станет полегче — она сможет устроиться на работу. А то уже слухи пошли, что средств не хватает, и ты начал побираться по всему общежитию. Вот же гордый какой — сам не обратился с просьбой о выделении жилплощади. Приходиться партии беспокоиться о твоём благополучии.
На мгновение мне стало стыдно за свой обман, захотелось отказаться от возможности получить нормальную жилплощадь. Но потом этот порыв затопила волна беспокойства о Нине. О том, что я теперь являюсь её единственной опорой в жизни. И если со мной что-нибудь случится, нужно хоть каким-то образом обеспечить её благополучие.
Я знал — скоро война, и, несмотря на то, что в моей реальности немцы оккупировали Москву, постоянная прописка и жильё могут дать ей шанс продержаться, если даже это страшное событие сбудется и в этой реальности. Поголовно всех эти звери уничтожать не будут. Они расчётливые, и им нужно много рабов. Если человек по национальности не еврей, не больной, или инвалид, не являлся функционером компартии, то он с большей долей вероятности выживет при захвате немцами города. А дальше — дело случая и везения.
А глобально, будущее наших женщин, детей и стариков, зависит только от нас. От нашей стойкости и готовности жертвовать собой ради общего счастливого завтра. Любое государство обречено, если у него нет хотя бы тысячи граждан, готовых пожертвовать своею жизнью ради общего блага. Мне казалось, что страна стала сейчас хоть немного, но сильней. Ведь в Финскую войну, по сравнению с реальностью, откуда я появился, погибло на сто восемьдесят тысяч человек меньше. А это большая сила. Если перевести в понятные мне образы, то это целых шестнадцать полнокровных обстрелянных дивизий. И пускай многие из этих людей сейчас в запасе, но после мобилизации это будут стойкие, уже нюхавшие порох бойцы. Они покажут этим фашистским ублюдкам, что значит русский солдат. Умрут, но защитят свою родину, и это уже было в недавнюю Финскую войну. Что касается меня, то я буду биться с этой мразью до конца, даже если придётся — за Уралом, в Сибири.
Несмотря на моё знание о неизбежности войны, в душе всё-таки теплилась надежда, что она в этой реальности случится хоть годиком позже. Гитлер же не совсем дурак, его генералы должны были проанализировать итоги Финской войны и сделать для себя выводы. Красная армия даже при организационном бардаке показала себя весьма боеспособной.
Несмотря на погодные условия и много лет подготавливаемые укрепления, мы, практически за четыре месяца разбили Финскую военную машину. Вряд ли ещё какая-нибудь армия мира смогла бы это совершить. Сомневаюсь, что немецкие аналитики всерьёз воспринимали империалистическую пропаганду о том, что бедная, маленькая, почти беззащитная Финляндия чуть ли не полгода успешно отбивалась от азиатских орд. Наверняка немецкие генералы были хорошо осведомлены о реальном положении дел: что финская армия была весьма крепким орешком, к тому же поддерживалась всем народом. Некоторые части, например, егеря по своим боевым качествам превосходили даже аналогичные немецкие подразделения. А уж про линию Маннергейма я и не говорю. В первую мировую войну, под Верденом немцы потеряли больше людей, чем мы за всю Финскую компанию. Наши потери были даже меньше, чем принято определять по канонам военной науки при штурме укреплённых позиций. И это зимой, почти при отсутствии коммуникаций, с враждебным отношением местных жителей.
Так что, надежда, что всё здесь будет по- другому, у меня была жива. Да и просто хотелось обыкновенного человеческого счастья. Всё-таки, может быть, Создатель сжалится надо мной и за перенесённые страдания подарит хоть немного времени нам с Ниной. Что касается того, что Нину могут не принять за мою жену и не прописать на полученной жилплощади, об этом я не беспокоился. При нашем бардаке, запудрить мозги представителю какой-нибудь жилконторы, или паспортного стола мне, майору, орденоносцу, была не проблема. Если обман и раскроется когда-нибудь, будет уже поздно. Либо всё это спишет война, либо я получу дисциплинарное взыскание. Может быть, даже понизят в звании — но какая это чушь, по сравнению с нашими чувствами. О номинальной жене, а на самом деле о любимой бабушке и её сыне (в будущем моём отце), я, конечно, переживал и беспокоился. Но они, я знал, выживут при любом развитии ситуации. А в этой реальности им даже будет легче это сделать. Всё-таки, бабуле шли деньги по моему аттестату, да и на чёрный день у неё теперь были кое-какие драгоценности, это мои трофеи, добытые на прошедшей войне.
