— Товарищ подполковник, уже восемь часов, а мы работаем до шести. У меня же дома ребёнок сидит некормленный!
Только теперь я опомнился, виновато посмотрел на машинистку и произнёс:
— Извините, Марья Степановна, никак не могу привыкнуть к мирной жизни. Всё хочется сделать быстрее, ведь нас, вероятно, скоро попросят из этого кабинета. Но вы, конечно правы, вам действительно нужно идти домой.
Поняв мои слова как разрешение, машинистка моментально собралась и буквально выбежала из кабинета. Я тоже, просидев с ненавистными мне бумагами ещё минут десять, надел шинель и направился в свою новую квартиру.
Но даже свежий воздух не скоро развеял то состояние бумажного червя, в которое я серьёзно погрузился всего за несколько часов работы в Наркомате. Теперь я искренне сочувствовал чиновникам и штабным работникам. Это какую же надо иметь усидчивость и умение лавировать в переменчивом мире многочисленных начальников, чтобы удержаться в своём кресле хотя бы год. Не жизнь — каторга. По мне уж лучше в атаке погибнуть, чем всю жизнь лизать начальственные зады. Я мечтал быстрее оказаться в Михалово, чтобы там, наконец, сбросить на крепкие, закалённые в канцелярских баталиях плечи Пителина всю эту бумажную мутотень.
Дома моё состояние несколько улучшилось, благодаря Нининой заботливости и ласке. Несмотря на то, что квартира теперь походила на смесь казармы и коммуналки, Нина, игнорируя громкие голоса и хохот, доносящиеся с кухни, прильнула ко мне и начала жадно целовать мою совершенно оштабившуюся физиономию. Потом начала расстёгивать шинель и даже попыталась помочь мне снять сапоги. Но этого я уже не позволил ей сделать, не султан же, в конце концов.
Облачившись в домашние сандалии, я шутливо хлопнул Нину по попке, отправляя в нашу комнату. А сам прошёл на кухню, где так весело отдыхали мои подчинённые, что не услышали шума у входной двери. Они, выставив ополовиненную бутылку водки на стол, безмятежно покуривали. Заметив меня, Бульба попытался спрятать бутылку, но я, молча, покачал головой и кивнул на пустой стакан. Сообразительный интендант всё правильно понял. Протянув руку, он достал из буфета ещё один стакан, поставил его в общий ряд и разлил остатки водки. На каждого из четверых получилось больше пятидесяти грамм. Я, всё так же молча, взял свою дозу, чокнул каждый стоящий стакан и одним махом опрокинул в себя налитую водку.
Только когда остальные опустошили свои ёмкости и немножко закусили, я начал проводить воспитательную работу. Сначала спросил:
— Ну что, болезные, полегчало вам? Нервишки успокоили? Думаете, что залив шары, можно отдалить неизбежное? Наоборот, этим вы только усугубляете наше и так непростое положение.
Пристально оглядев прячущих глаза ребят, я продолжил:
— Вам же известно от меня, от командира, имеющего доступ к разведсводкам, что война разразится этим летом. Сейчас нужно напрячь все силы, чтобы максимально подготовиться. Сами же знаете по Финской, что в боевых условиях пить ни в коем случае нельзя. Из тех, кто пренебрегал этим правилом, выжили только везунчики, остальные давно уже в могилах, или остались инвалидами. А у нас сейчас тоже идёт своеобразная война с бюрократией. Если мы расслабимся и хоть чуть-чуть прогнёмся, то встретим уже настоящую войну с пустыми руками. А выпивка ведёт к самоуспокоению и стремлению двигаться по пути меньшего сопротивления, чтобы кто-то другой всё за тебя решил. Такие "решальщики" всегда найдутся, но почему-то они ближе, чем на НП дивизии не появляются. А мы за их решения и планы платим кровью…
Я безнадежно смолк, оглядев своё воинство, поскольку не заметил и тени раскаяния на их довольных физиономиях, прямо говорящих:
— Болтай, болтай, тебе по должности это положено, но мы-то знаем, что нам нужно для победы!
Что тут скажешь, когда я и сам чувствовал, как алкоголь позитивно воздействовал и на мои нервы. По крайней мере, завтрашний день в административном аду уже не так меня пугал. Да и беспокойство, что я чего-то не успею сделать в Москве, уже не казалось столь трагичным. Подумаешь, не удастся пробить все бюрократические препоны, ну и что? Всё равно в Михалово будет ждать Пителин, вот пусть он и разгребает это дерьмо. А ты лучше передохни эти последние деньки. Кто знает, когда ты ещё сможешь увидеть Нину.
