Будни контрразведчика - страница 52

– К черту. Ни на какое заседание я не пойду, – отрезал Рональд, дивясь себе.

– И все-таки вам следует на нем присутствовать, – настаивала Дженнифер. – Ведь оно состоится на Даунинг-стрит [44].

Рональд окончательно утратил те качества, которыми раньше обладал в избытке, – патриотизм, преданность, верность. И только честолюбие, пустое честолюбие заставило его в конце концов принять приглашение на дом к главе государства.

– Ладно, – согласился он угрюмо. – Приду.

– Невероятно! – в восхищении воскликнул премьер-министр. – Поверьте, Бейтс, вы заслужили благодарность нации.

Рональд зажег сигарету.

– Но как вы снесли такие мучения и пытки?

Рональд не стал им рассказывать о том, что он читал про себя «Грантчестер». Он вообще за все заседание не произнес ни слова. Все присутствующие – министры, «безликие», множество неизвестных Рональду высокопоставленных лиц – восхищались его храбростью, умом, несокрушимым чувством долга. Но Рональд мрачно молчал.

– К счастью, все закончилось благополучно, – продолжал премьер-министр. – Удачно и то, что не будет процесса над Лавлейсом – это бы плохо отразилось на национальном престиже.

– И все-таки бригадир Радкинс поступил неэтично, застрелив Лавлейса, – заявил лидер оппозиции: он вспомнил, что еще ни разу в этом вечер не выступал с критикой.

– Мерзавец пытался бежать, – соврал бригадир, даже не покраснев.

– Не будем ссориться, – вмешался министр обороны. – Мы должны на коленях благодарить Бейтса – ведь он разоблачил змею, которую мы согрели у себя на груди.

– Внимание, внимание! [45] – с энтузиазмом завопили адмиралы, генералы, министры, главы департаментов.

Министр иностранных дел поднялся со своего места и повел хоровод, затянув: «Ведь он чудесный парень…»

Исполнилась заветная мечта Рональда – его провозгласили национальным героем, но Рональд при этом не испытал ничего, кроме глубокого отвращения. Покраснев от ярости, он вскочил.

– Заткнись! – шепеляво крикнул он (на месте передних зубов у него зияла дыра).

«И это знают все… И это знают все…»[46]

Пение смолкло, и правители Британии недоуменно уставились на молодого человека.

Гнев рвался у Рональда из самой глубины души. Он отчаянно искал нужные слова, такие, что смогут предельно ясно выразить его бесконечное презрение к этим людям. Но нужные слова потонули в волне негодования, охватившего все его существо.

И он выбежал вон из высокого, обитого шелком зала и с силой захлопнул за собой дубовую дверь.

В зале наступила неловкая тишина.

Потом министр внутренних дел заметил:

– Проклятие. Бейтс пришелся бы сейчас весьма кстати, его пример помог бы нам поднять моральное состояние службы внутренней безопасности. Последнее время там в этом отношении неблагополучно.

– Тогда, – предложил «Q», – надо найти кого-нибудь еще. Введем в рассказ нового героя.

– А представьте себе на минуту, что эта дубина Солт вернулся бы в Лондон раньше Бейтса? И помчался докладывать Лавлейсу, то, что выведал у Бейтса в Афинах? Правда, Бейтс в разговоре с Солтом умышленно исказил истину, обвинив во всем меня. Но все равно Лавлейс был бы предупрежден – и чем бы это могло кончиться?

Присутствующие взволнованно загудели:

– Мы бы, наверное, так никогда и не узнали…

– Лавлейсу все сошло бы с рук.

– Он остался бы среди нас…

– Предатель во главе службы безопасности…

– Нам чертовски повезло…

– Кстати, а кто именно помешал Солту вернуться в Лондон?

– Понятия не имею…

– А это не Джонс или как его там? Который…

– Конечно же! Хаббард-Джонс. Он давно подозревал Солта.

– Правильно, он тогда устроил налет.

– Хаббард-Джонс! Хаббард-Джонс!

Скоро все вокруг твердили эту фамилию, словно спасительное волшебное слово.

Заседание подошло к концу.

– Жаль, что это паренек нас подвел, – посетовал министр обороны. – Он мог бы нам сослужить неплохую службу.

Присутствующие единодушно согласились.

– Никуда не денется, – сказал бригадир. – Я эту породу знаю. Вернется как миленький. Что в старину говорили иезуиты? Дайте мне агента, когда ему двадцать, – и он мой навсегда.

И вот Рональд ковыляет вверх по лестнице. Он на Кенгуру-Вэлли, у себя дома – здесь, в убогой комнатенке, его единственное прибежище. Заседание на Даунинг-стрит, однако, не идет у него из головы. Зачем бригадиру понадобилось делать из Рональда героя? Приписывать ему все заслуги – будто он один разгадал тайну «Девяти муз», будто он бесстрашно, рискуя жизнью, вынудил Лавлейса сознаться в своих преступлениях? Зачем? Зачем? Старый негодяй, безусловно, замешан в этом деле. Быть может, соображал Рональд, Радкинс действовал из патриотических побуждений (хотя его патриотизм и оборачивался всем во вред), надеясь пустить свою долю доходов на расширение организации контрразведчиков-любителей? А Лавлейс искал только личной выгоды… Мысли у Рональда путались от боли и усталости. И вообще, какое ему до всего этого дело?