Буддизм в русской литературе конца XIX – начала XX века: идеи и реминисценции - страница 14
Буддийские реминисценции занимают значительное место в творчестве русского писателя. Странным может показаться интерес к восточной мудрости автора «Деревни» и «Суходола». С чем это связано? С его путешествиями, чтением восточных текстов или особым мироощущением? Особым восприятием памяти человеческой? Особым чувством жизни и смерти?
Сливицкая замечает, что одна из фундаментальных основ творчества Бунина – это его декларация: «У нас нет чувства своего начала и своего конца». При этом, по ее мнению, «если утверждение “нет начала” непротиворечиво, то утверждение “нет конца” и противоречиво, и проблемно»[82]. И в целом, считает она, отношение Бунина к проблеме “концов” – естественное проявление антропокосмического мироощущения, путь к которому в литературе был продолжен Толстым. При этом Сливицкая указывает на противоречивость, двойственность восприятия смерти Буниным, которая исходит, по ее мнению, из его принадлежности к европейской культуре: «Если бы Толстой и Бунин были последовательными космистами буддийского толка, их так бы не мучила неизбежность индивидуального толка. На Востоке нет идеи сотворения мира, нет поэтому и эсхатологических концепций»[83].
В качестве доказательства она приводит отрывки из бунинских произведений. «Люди совсем не одинаково чувствительны к смерти. Есть люди, что весь век живут под ее знаком, с младенчества имеют обостренное чувство смерти (чаще всего в силу столь же обостренного чувства жизни). Протопоп Аввакум, рассказывая о своем детстве, говорит: “Аз же некогда видех у соседа скотину умершу и, той нощи восставши, пред образом плакався довольно о душе своей. Поминая смерть, яко и мне умереть.”», – пишет Бунин в «Жизни Арсеньева»[84]. О гибели в детстве пастушка Сеньки: «Не Сенька дал мне понятие о смерти. Я и до Сеньки знал и в известной мере чувствовал ее. Однако это благодаря ему почувствовал я ее в первый раз жизни по-настоящему, почувствовал ее вещественность, то, что она, наконец, коснулась и нас. Я впервые ощутил тогда, что она порой находит на мир истинно как туча на солнце, вдруг обесценивая все наши “дела и вещи”, лишая нас интереса к ним, чувства законности и смысла их существования, все покрывая печалью и скукой»[85]
О людях с особым чувством жизни и смерти, о Толстом, стоящем в ряду таких людей, Бунин пишет в работе «Освобождение Толстого». Обращение к творчеству Толстого, идеи которого в свое время сильно повлияли на самого Бунина, это и повод для разговора о том, что же такое смерть и как жить с ощущением своей и всеобщей смертности: «Смерть есть прекращение, изменение той формы сознания, которая выражалась в моем человеческом существе. Прекращается сознание, но то, что сознавало, неизменно, потому что вне времени и пространства. Если есть бессмертие, то только в безличности. Божеское начало опять проявится в личности, но это будет уже не та личность»[86].
Наряду с ощущением смерти и смертности всего живого одной из доминант произведений Бунина является идея повторяемости жизни, а, значит, поскольку жизнь и смерть сопряжены, и повторяемости смерти. Эта идея послужила основанием для выводов филологов о художественных противоречиях изображения жизни и смерти в произведениях Бунина, поскольку, «стремясь представить эти полярные состояния бытия как равноправные (по типу модели Инь – Ян), Бунин создает образы жизни и смерти и одинаковым художественным способом. А именно тем самым это равноправие нарушает. Поэтому в картинах жизни-смерти обретает слишком большую силу смерть: выступая вперед, она часто либо заслоняет, либо отравляет собой жизнь»[87].
Эти противоречия стремятся к своему разрешению в феномене памяти. Память – это, с одной стороны, «фиксация конца: память включается только тогда, когда в реальности что-то закончилось», а с другой – это «преодоление конца: то, что закончилось в реальности, продолжает жить в памяти. Закрепление и преодоление»[88].
Память у Бунина – это память о бесконечной череде жизней, о том, что было и было многократно. А значит, и будет еще. Так, в рассказе «Соотечественник» повествуется о «брянском мужике» Зотове, мальчишкой привезенном в Москву из деревни, выучившемся в Германии, посланном в Среднюю Азию, изъездившем всю Сибирь, побывавшем на Амуре, в Китае и, наконец, попавшем, благодаря «чайному делу», на Цейлон.
