Из восьми светильников на террасе четыре уже догорели, но Шарипутра, увлеченный рассказом царевича, этого не заметил.
— Возле дворца дяди было много людей. Женщины причитали и расцарапывали себе лица, а мужчины стояли молча, теребя перевязи мечей. К нам подошел пожилой кшатрий, он возбужденно говорил о какой-то змее, но я не стал его слушать: мне хотелось скорее увидеть Нанду. Люди расступались передо мной, и вдруг я увидел колесницу, и своих двоюродных братьев, и дядю Дхоту. Лицо дяди показалось мне незнакомым, таким суровым и отчужденным оно было. А на колеснице… на колеснице лежал Нанда, покрытый ворохом красных цветов. Нанда был бледен, его лицо было еще светлее, чем обычно, и он один из всех оставался невозмутимым. С края колесницы свешивалась его расслабленная кисть. Не знаю, сколько я так стоял — недоумевающий, растерянный, оглушенный. Мне очень хотелось поправить его руку, но я боялся… Я боялся прикоснуться к нему, ведь теперь он был другой Нанда, слишком спокойный, не тот, которого я знал. А потом я почувствовал на плече руку Чанны. «Твой брат умер», — сказал колесничий.
Сын раджи сжал кулаки.
— Понимаешь, брахман, в тот день я понял, что белый зонт наследника Капилавасту заслоняет от меня не только солнце, но и саму жизнь! Жизнь, полную страданий. Жизнь, в которой царствуют болезни, старость и смерть. А еще я понял, что однажды Царь Смерти явится и ко мне — верхом на черном буйволе, с петлей в одной руке и дубинкой в другой. К моему брату он пришел в обличье кобры… Нанда попробовал отбиться от змеи голыми руками и получил девять укусов в руки и ноги. Сбежались слуги, кобру убили палкой, но и Нанда уже не дышал! На моих глазах его опустили в воды реки, привязав к ногам запечатанные сосуды с сомой. Чанна объяснил мне, что так хоронят воинов-шакьев, погибших не в бою. Два дня просидел я на берегу, глядя на воду, которая взяла Нанду… А потом колесничий отвез меня во дворец. Я шел по ровным дорожкам нашего парка, они все так же были опрысканы благовонным сандалом, и все те же лотосы — голубые, белые и красные — цвели на прудах, и все та же музыка раздавалась под сводами дворца, и вода в священном бассейне все также благоухала шафраном. Мне хотелось кричать, кричать громче барабанов и тамбуринов, но я помнил, что меня зовут Львиноголосым и от звуков моего голоса лопаются горшки, оплетенные соломой… Поэтому я не кричал. В первую стражу ночи я взял веревку и спустился в сад через слуховое окно. Потом влез на манговое дерево и перебрался через стену. Никто не заметил, как я ушел!..
3
— И что же теперь? — тихо спросил брахман.
— Теперь я ищу путь к освобождению от страданий. Я слышал, что отшельники Урувеллы знают его.
— Я слышал, что бывают волшебные слоны, и они летают… — Шарипутра грустно улыбнулся. — Но сам никогда их не видел.
Гаутама вздрогнул.
— Ты смеешься надо мной?!
— Нет-нет, я не хотел тебя обидеть, — торопливо сказал брахман, отводя взгляд от лица с крылатым разлетом бровей, прекрасного даже в гневе. — О, Сома! Я невежественный старый жрец, но, поверь, о смерти я кое-что знаю…
«Что, что мне сказать ему? — подумал Шарипутра. — Он уверен в себе, словно юный слон, закончивший обучение и покидающий стойло. Мои рассуждения об устройстве государства и варнах его не тронули. Пожалуй, у него хватит сил принять посвящение у отшельников, а потом поставить все с ног на голову от подножия Хималая до южных окраин Магадхи. Вопрос в том, радость или беду предвещало нам его рождение».
— Ты хочешь избавить мир от страданий, — сказал старик. — Это поистине благородная цель. Но скажи: разве твоя семья теперь не страдает?
Юноша не ответил, но между его бровей пролегла чуть заметная складка. Тогда брахман мягко заговорил о том, что у человека нет иных спутников, кроме им же совершенных дел, прибавив, что в основе доброго дела не может лежать зло. Он намекнул, что раджа шакьев остался без наследника, как старая цапля на пруду, и в резких тонах обрисовал будущее государства, которое лишается управления, что в чатуранге равносильно потере фигуры мантрина. Потом он упомянул о страданиях молодой женщины, каковые она обязательно должна испытывать, лишившись мужа, и не забыл напомнить о маленьком сыне, который тоже будет скучать. «Жена — истинный дом», говорят веды, и это так же верно, как и то, что земля стоит на водах, а воды — на ветрах. Правильное решение никогда не приходит второпях, а если оно все-таки найдено, не стоит торопиться с его исполнением. «Даже осока, если за нее неумело схватиться, режет пальцы», — заключил он.
