Теперь она довольно отчетливо видела образ этого потрепанного фургончика. Так... фургончик, мужчина, он везет ее куда-то. Но куда же? Туда, где он ее убьет? Или сотворит с ней такой невыразимый, такой мучительный ужас, о котором даже и подумать-то страшно?
Она больше не могла сдерживаться. Теперь, когда Элизабет осознала, что ее судьба находится в руках какого-то незнакомца с неизвестными намерениями, ее охватила паника. Она оказалась в ловушке и вообще не понимала, что это за ситуация. Элизабет попыталась закричать, но через кляп, заткнувший ей рот, звук ее голоса вряд ли был громче, чем при полоскании рта водой.
К счастью, она снова потеряла сознание.
Макс Делон внимательно разглядывал страницу так долго, что текст расплывался в массу черного шрифта, в котором нельзя было различить ни слов, ни букв. У него не было ни малейшего представления о том, что он читал. Хотя книга была напечатана на английском языке — это была трагедия Шекспира «Отелло» — и название-то Макс понял, она вполне могла бы быть и на другом языке.
— «Сэр, он слишком опрометчив, внезапен в раздражении своем, того гляди, свой жезл на вас обрушит», — снова прочитал Макс эти слова и в смятении покачал головой. Никто из известных ему людей не говорил подобным образом. Он чувствовал, что со стороны мистера Коллинза было ужасно несправедливо рассчитывать, что он сможет понять значение этого бреда, не говоря уже о том, чего ради этому Яго вообще понадобилось нести все это.
«Ох, лучше бы уж Лиз поскорее добралась сюда», — подумал он, посильнее протирая глаза, должно быть, уже в сотый раз за сегодняшний вечер. Он украдкой бросил очередной взгляд на электронные часы, водруженные на его стереодинамике. Семь часов. Он мог дать голову на отсечение, что Элизабет обещала ему приехать в самом начале седьмого. С другой стороны, он, конечно, мог ее неправильно расслышать. И тогда это стало бы отнюдь не первым случаем, когда его подводил слух.
Макс сидел на диване в цокольном этаже, который был оформлен как радиостудия в миниатюре. Он поводил глазами слева направо, с тоской таращась на двенадцатиструнную электрогитару «Телекастер», прислоненную к стереодинамику. Ему так хотелось поиграть, что у него ныло все тело, но он не осмеливался и приближаться к любимому инструменту. Меньше всего ему были нужны новые неприятности.
Дела и без этого обстояли достаточно плохо. Помимо постоянных претензий по поводу его длинных волос, захламленной комнаты и «отношения к жизни», отец Макса нашел еще один повод придраться к нему — его любовь к музыке. Так что теперь неприятностей у Макса было больше, чем когда-либо прежде за все его шестнадцать с половиной лет.
Началось это совсем с ерунды пару лет назад, когда Макс и Гай Чесни принялись собираться каждое субботнее утро, чтобы подурачиться: Макс на гитаре, а Гай на синтезаторе. Мало-помалу эти шуточки растянулись на воскресенье, а потом — и на будние дни, и вскоре к ним подключились еще и Дан Скотт, бас-гитарист, Эмили Майер, барабанщица, и Дана Ларсон, которая могла безостановочно гнать мелодию лучше любой другой певицы в школе Ласковой Долины. Их ансамбль, «Друиды», становился все круче и круче, и в течение некоторого времени они даже играли на вечерах в клубах, не говоря уже о рядовых вечеринках и танцах в школе, куда их нанимали постоянно.
Каким-то образом Максу удавалось довольно ловко совмещать игру в ансамбле с учебой... точнее говоря, вот до этого времени. Учебные курсы стали потруднее, а нагрузка — потяжелее. Но ни одинпредмет не был для него таким мучительным, как английский язык у мистера Коллинза. В течение всего семестра Максу не удавалось справиться ни с одним заданием, особенно с этим Шекспиром. Он перестал слушать эти лекции давным-давно и смирился с тем, что, с треском провалив на экзамене этот курс, вынужден будет наверстывать его занятиями в летней школе.
Все это было на руку Максу. Школа была всего лишь местом, где он впустую проводил время в перерывах между поздними встречами и выступлениями с «Друидами». Во время занятий он никогда не говорил много, разве что сочинял оправдания, почему не выполнил домашнюю работу. Почти все его преподаватели делали ему массу предупреждений, награждали его сердитыми и свирепыми взглядами, но все это Максу было нетрудно игнорировать.
