Инфор перечислил одиннадцать Бреггов. Я потребовал данных о генеалогии. Оказалась, что только один из них, Атал Брегг, родом из моей семьи — внук моего дяди, уже немолодой, лет под шестьдесят. Теперь я знал все, что хотел. Я даже поднял было трубку, чтобы позвонить ему. Но положил ее снова. В конце концов о чем нам говорить? Как умер отец? Моя мать? Я для них умер раньше, и теперь из-за гроба, я не имел права спрашивать о них. В эту минуту я чувствовал, что спрашивать, об этом было бы каким-то извращением, как будто я обманул их, трусливо бежав от судьбы, спрятавшись на время, которое было для меня не таким смертельным, как для них. Это они похоронили меня среди звезд, а не я их на Земле…
Я все-таки позвонил. Долго не отвечали. Наконец отозвался робот-секретарь и сказал, что Атал Брегг выехал.
— Куда? — быстро спросил я.
— На Луну. Он выехал на четыре дня. Что ему передать?
— Что он делает? Его профессия? — спросил я. — Я… не знаю, тот ли это, кого я ищу, быть может, я ошибся…
Робота как-то легче было обманывать.
— Он психопед.
— Благодарю. Я сам позвоню еще раз, через несколько дней.
Я положил трубку. Во всяком случае, он не был астронавтом; и то хорошо.
Я снова вызвал внутренний Инфор и спросил, что он может мне рекомендовать для развлечения на два-три часа.
— Приглашаем вас в наш реал, — ответил он.
— Что там идет?
— “Возлюбленная”. Это самый последний реал Аэн Аэнис.
Я спустился вниз: реалон находился в подземном помещении. Спектакль уже начался, но робот у входа сказал, что я почти не опоздал — каких-нибудь несколько минут. Он проводил меня в темноту, каким-то странным образом извлек из нее яйцевидное кресло и, усадив меня, исчез.
Первое впечатление было такое, как будто я сидел возле самой сцены, или нет — на самой сцене, так близко были артисты. Казалось, протяни руку, и можно их коснуться. Если бы я стал выбирать, то вряд ли сумел бы выбрать спектакль лучше: это была какая-то историческая драма, и относилась она к моему времени; время действия не было четко определено, но оно происходило, судя по некоторым деталям, через несколько лет после нашего отлета.
Сначала я развлекался лицезрением костюмов; декорации были натуралистические, именно это меня и развлекало множеством ошибок и анахронизмов. Герой, очень симпатичный брюнет, вышел из дома во фраке (хотя было раннее утро) и отправился автомобилем на свидание с возлюбленной; на нем был даже цилиндр, только серый, словно действие происходило в Англии и он отправился на дерби. Потом появился романтический трактир, такого трактирщика я в жизни не видывал — он выглядел как пират; герой присел на полы фрака и через соломинку потягивал пиво; и все в том же духе.
И внезапно я перестал усмехаться; вошла Аэн. Она была одета во что-то никогда не существовавшее, но это вдруг потеряло значение. Зритель знал, что она любит другого, а этого юношу обманывает; типичная мелодраматическая роль коварной женщины, штампованная и банальная. Но Аэн и здесь осталась на высоте. Она играла девушку, живущую только настоящим моментом; чувственную, легкомысленную и — по безграничной наивности своей — жестокую. Невинную девчонку, которая делала несчастными всех, потому что не хотела обижать никого. В объятиях одного она забывала о другом и делала это так, что невольно верилось в ее искренность в данный момент.
И вся эта чепуховая драма рассыпалась прямо на глазах, и оставалась только Аэн — великая актриса.
Затем я отправился к себе наверх упаковывать вещи, потому что через несколько минут предстояло выезжать. Оказалось, что вещей больше, чем я себе представлял. Я еще не уложил всего, когда запел телефон: прибыл мой ульдер.
— Сейчас спускаюсь, — сказал я.
Робот-носильщик забрал пакеты, и я двинулся за ним из комнаты, как вдруг телефон снова зазвонил. Я остановился в нерешительности. Негромкий сигнал повторился. “Пусть не думает, что я струсил”, — решил я и поднял трубку, не вполне, однако, сознавая, зачем я это делаю.
— Это ты?
— Да. Проснулась?
— О, давно. Что делаешь?
— Я видел тебя. В реале.
— Да? — коротко спросила она, но в ее голосе я уловил торжество. Это означало: теперь ты мой.
