— Нет… а что?
— Ничего. В противном случае нам пришлось бы изменить кальстер. Вы сейчас его получите.
— Благодарю, — сказал я, кладя трубку. Двадцать шесть тысяч, сколько это? Я понятия не имел. Что-то забренчало. Радио? Телефон? Я поднял трубку.
— Брегг?
— Да, — ответил я. Сердце ударило сильней, всего один раз. Я узнал ее голос. — Откуда ты узнала, где я? — спросил я, потому что она не сразу отозвалась.
— По Инфору. Брегг… Эл… послушай, я хотела тебе объяснить…
— Нечего объяснять, Наис.
— Ты злишься. Но пойми…
— Я не злюсь.
— Эл, правда? Приходи сегодня ко мне. Придешь?
— Нет, Наис, скажи, пожалуйста, сколько это, двадцать с лишним тысяч итов?
— Как это сколько? Эл… ты должен прийти.
— Ну… сколько времени можно на это прожить?
— Сколько угодно, мы ведь ничего не тратим на жизнь. Но не надо об этом. Эл, если бы ты захотел…
— Подожди. Сколько итов ты тратишь в месяц?
— По-разному. Иногда двадцать, иногда пять, а то и вообще ничего.
— Ага. Спасибо.
— Эл! Послушай!
— Я слушаю.
— Это не может так кончиться…
— Что кончится? — сказал я. — Ничего не начиналось. Благодарю тебя за все, Наис.
Я положил трубку.
На жизнь почти ничего не тратят?.. Это в данную минуту интересовало меня больше всего. Что же, значит какие-то вещи, какие-то услуги бесплатны?
Снова телефон.
— Брегг слушает.
— Приемная. Вам прислан кальстер из Омнилокса. Высылаю его в ваш номер.
— Благодарю… Алло!
— Слушаю?
— Нужно платить за номер?
— Нет.
— Скажите, а ресторан… есть в гостинице?
— Да, четыре. Прислать вам завтрак в номер?
— Хорошо, а за еду… платят?
— Нет. Кальстер уже наверху. Завтрак будет через минуту.
Робот отсоединился, и я не успел спросить его, где мне искать этот кальстер. Я не имел ни малейшего представления, как он выглядит. Встав из-за столика, который тотчас съежился и увял в одиночестве, я увидел что-то вроде подставки, вырастающей из стены, возле двери; на ней лежал плоский предмет, завернутый в полупрозрачный пластик и похожий на небольшой портсигар. С одной стороны шел ряд окошечек, цифры в них образовывали 1001110001000. Ниже две малюсенькие кнопочки с цифрами “один” и “ноль”. Я смотрел, ошарашенный, и вдруг понял, что это записано 5 тысяч в двоичной системе. Я нажал кнопку с единичкой, и на ладонь вывалился крохотный пластмассовый треугольничек с выдавленным на нем “1”. Значит, это было нечто вроде устройства, печатающего или отливающего деньги, в пределах суммы, обозначенной в окошках, — число уменьшилось на единицу.
Я оделся и уже собирался выйти, но тут вспомнил об Адапте. Я позвонил туда и объяснил, что не смог найти их человека в Терминале.
— Мы уже беспокоились о вас, — отозвался женский голос, — но сегодня с утра узнали, что вы поселились в “Алькароне”…
Они знали, где я нахожусь. Почему же они не разыскали меня в порту? Несомненно, нарочно: рассчитывали, что, заблудившись, я пойму, как неуместен был мой “бунт” на Луне.
— У вас великолепно поставлена информация, — ответил я с изысканной вежливостью. — Пока что я отправляюсь осматривать город. Позвоню вам позже.
Я вышел из комнаты; серебряные движущиеся коридоры плыли здесь целиком, вместе со стенами — для меня это было новостью. Я отправился вниз эскалатором; на каждом этаже мелькали бары, один был совершенно зеленый, словно погруженный в воду, каждый этаж имел свой цвет — серебро, золото, все это начинало мне понемногу надоедать. Всего лишь за день! Странно, что им это нравилось. Впрочем… я вспомнил ночной вид на Терминал.
Нужно немного привести себя в порядок, с таким решением я вышел на улицу.
День был пасмурный, но облака светлые, высокие, и солнце временами пробивалось сквозь них. Только теперь с бульвара, где в два ряда стояли огромные пальмы с розовыми, как языки, листьями, я увидел панораму города. Дома располагались отдельными островками, кое-где в небо вонзались иглы небоскребов, словно взметнувшиеся на невероятную высоту и окаменевшие в полете струи. Они вздымались не меньше, чем на километр. Я знал — кто-то мне говорил еще на Луне, — что их теперь уже не строят, что мода на них скончалась естественной смертью именно после постройки этих гигантов. Они высились памятниками быстро угасшей архитектурной эпохи — ведь, кроме высоты, изуродованной худосочностью, они ничем не радовали глаз. Темно-коричнево-золотые, бело-черные в поперечную полоску или серебряные словно трубы, которые не то поддерживают, не то ловят облака; выступавшие на фоне неба посадочные площадки на трубчатых опорах напоминали этажерки.
