Но не успел я сесть к столу и взяться за перо, как в двигателях что-то загрохотало, я бросился к ним и до утра поливал водой перегревшийся атомный реактор; а между тем понедельничный я сладко спал, да еще время от времени облизывался, что меня здорово злило.
Голодный, усталый, так и не сомкнув глаз, я занялся завтраком и как раз вытирал тарелки, когда ракета вошла в следующий гравитационный вихрь. Я видел себя понедельничного, видел, как он, привязанный к креслу, ошалело смотрит, как я вторничный жарю яичницу. Потом от резкого толчка я потерял равновесие, у меня потемнело в глазах, и я упал. Очнувшись на полу среди битой посуды, я обнаружил у самого своего лица ноги стоящего надо мной человека.
— Вставай, — сказал он, поднимая меня. — Ты не ушибся?
— Нет, — ответил я, опираясь руками о пол; у меня кружилась голова. Ты из какого дня недели?
— Из среды. Идем, надо быстро исправить рули, жаль терять время!
— А где тот, понедельничный? — спросил я.
— Его уже нет, то есть, очевидно, это ты.
— Как это я?
— Ну да, понедельничный стал в ночь с понедельника на вторник вторничным и так далее… — Не понимаю!
— Неважно, это с непривычки. Ну, пошли, не будем терять времени!
— Сейчас, — ответил я, не поднимаясь с пола. — Сегодня вторник. Если ты из среды и до этой минуты в среду рули еще не исправлены, значит, что-то помешает нам их исправить; в противном случае ты в среду уже не уговаривал бы меня, чтобы я во вторник исправлял их вместе с тобой. Может, лучше не стоит рисковать и лезть наружу?
— Бред! — воскликнул он. — Послушай, я из среды, а ты из вторника, что же касается ракеты, то я допускаю, что она, так сказать, слоистая, то есть местами в ней вторник, местами среда, а кое-где, возможно, есть даже немного четверга. Просто время перемешалось при прохождении сквозь вихри. Но какое нам до этого дело, если нас двое и поэтому есть возможность исправить рули?!
— Нет, ты не прав, — ответил я. — Если в среду, где ты уже находишься, прожив весь вторник, если, повторяю, в среду рули неисправны, то из этого следует, что они не были исправлены во вторник, потому что сейчас вторник, и, если бы мы пошли сейчас и исправили их, для тебя этот момент был бы уже прошлым, и нечего было бы исправлять. А потому…
— А потому ты упрям, как осел! — рявкнул он. — Ты еще раскаешься в своей глупости! Меня утешает только одно: ты будешь точно так же беситься из-за своего тупого упрямства, как я сейчас, — когда сам доживешь до среды!
— Ах, позволь! — воскликнул я. — Значит ли это, что в среду, став тобой, я буду пытаться уговаривать меня вторничного так, как ты это делаешь сейчас, только все будет наоборот, то есть ты будешь мной, а я тобой? Понимаю! В этом и заключается петля времени! Погоди, я иду, сейчас иду, я уже понял…
Однако прежде чем я встал с пола, мы попали в новый вихрь, и страшная тяжесть распластала нас на потолке.
Ужасные толчки и сотрясения продолжались всю ночь со вторника на среду. Когда стало немного поспокойнее, летающий по каюте том “Общей теории относительности” с такой силой ударил меня по голове, что я потерял сознание. Открыв глаза, я увидел осколки посуды и лежащего среди них человека. Я вскочил и, поднимая его, воскликнул:
— Вставай! Ты не ушибся?
— Нет, — ответил он, открывая глаза. — Ты из какого дня недели?
— Из среды. Идем, надо быстро исправить рули, жаль терять время.
— А где тот, понедельничный? — спросил он, садясь. Под глазом у него был синяк.
— Его уже нет, — сказал я. — То есть, очевидно, это ты.
— Как это я?
— Ну да, понедельничный стал в ночь с понедельника на вторник вторничным и так далее…
— Не понимаю!
— Неважно, это с непривычки. Ну, пошли, не будем терять времени!
Говоря это, я начал осматриваться в поисках инструментов.
— Сейчас, — ответил он не спеша, даже не шевельнув пальцем. — Сегодня вторник. Если ты из среды и до этой минуты в среду рули еще не исправлены, значит, что-то помешает нам их исправить; в противном случае ты в среду уже не уговаривал бы меня, чтобы я во вторник исправлял их вместе с тобой. Может, лучше не стоит рисковать и лезть наружу?
