— Как! — сказал Левшин, — неужели эта сволочь осмелится ворваться в чертоги царские?
— Чего доброго, у них все станется.
— Так и я с тобою! — вскричал Левшин.
Он вбежал в светлицу и схватил свою саблю.
Увлеченный первым порывом, этот пылкий и благородный юноша забыл, что его могут и видеть, и слышать из соседнего покоя.
— Что ты, Левшин, что ты? — сказал Колобов, идя вслед за ним в светлицу. — Да в своем ли ты уме? Ты хочешь идти в Кремль?.. Да разве ты не знаешь, что твои злодеи ищут тебя по всему городу?.. И добро бы еще в другое время, а то теперь, когда эти окаянные крестоизменники опять завозились!.. Да ты и до Кремля не дойдешь. Лишь только выйдешь на площадь, так тебя тотчас же и уходят.
— Воля Божия, Артемий Никифорович, — чему быть, тому не миновать.
— Да сделай милость — останься!..
— Останься!.. Эх, брат, не тебе бы говорить, не мне бы слушать!.. Чтоб я в то время, как наш батюшка, Петр Алексеевич, будет окружен изменниками и предателями, сидел, как баба, взаперти?.. Нет, Колобов! не тому учил меня покойный батюшка. «Коли пришлось умирать за веру православную и за царя, — говаривал он, — так не торгуйся: ложись, да и умирай! Там будет хорошо».
— И, братец! Да что значит один лишний человек?..
— Что значит! А почем ты знаешь, может быть, мне-то Господь и судил заслонить моею грудью того, кому я целовал крест и святое Евангелие?
— Эй, Левшин, подумай!.. Ведь ты идешь на верную смерть.
— Наша жизнь, Колобов, в руке Божьей. Коли мне не суждено погибнуть от моих злодеев, так я останусь жив; а если суждено, так не честнее ли мне умереть с оружием в руках у порога царского, чем здесь или в другом каком захолустье?
В эту минуту послышался какой-то глухой и невнятный шум, похожий на отдаленный гром, которого раскаты слились в один грозный и протяжный гул.
— Чу!.. — сказал Левшин. — Слышишь ли, братец?
— Да, Дмитрий Афанасьич, и здесь слышно, как воют на площади эти голодные волки. Видно, опять крови захотелось!..
— Идем!..
— Нет, воля твоя, я тебя ни за что не пущу; лучше сам не пойду.
— Так оставайся же один! — вскричал Левшин.
Он оттолкнул своего приятеля, опрометью бросился вон и в три прыжка очутился внизу лестницы. В то самое время, как он выбежал из светлицы, за перегородкою раздался горестный вопль и кто-то прошептал: «Боже мой! он идет на смерть!..» — «Эх, жаль молодца!» — проговорил друтой голос, и все затихло. Когда Левшин вышел на двор и обернулся, чтобы посмотреть, идет ли за ним Колобов, то невольно взглянул на светлицу своей соседки — и что ж он увидел? Она стояла у открытого окна. Ее взор, исполненный любви и страха, был устремлен на него… О, это уже не случай! Она была у окна для того, чтобы он ее видел… Эти глаза, наполненные слезами, этот умоляющий взгляд, эти сложенные руки!.. Казалось, она хотела ему сказать: «О не ходи, не ходи!»
Как вдруг окно затворилось, и подле Левшина раздался голос Колобова.
— Ну, что ты, братец, остановился? Уж не передумал ли?.. Эй, Дмитрий Афанасьич, послушай меня!
Левшин стоял бледный, как смерть; он едва мог дышать, он чувствовал, что кровь застывала в сердце… О! Кто может разгадать, что происходило в эту минуту в душе влюбленного юноши?.. Святой долг — и первая любовь; там, в Кремле, почти верная смерть, — а здесь, быть может, целый век блаженства, подле той, которую избрало его сердце!.. Да! Эта душевная борьба была ужасна; но она недолго продолжалась; полумертвое лицо Левшина оживилось снова, взор вспыхнул, и он, схватив за руку своего приятеля, сказал твердым голосом:
— В Кремль, мой друг!.. В Кремль! А там что Бог даст? Его святая воля!
— Куда вы это, молодцы? — спросила Архиповна, которая стояла у ворот постоялого двора.
— Теперь на площадь, бабушка, — отвечал Колобов.
— Да на площади никого нет: все в Кремле.
— Зачем?
— Как зачем?.. Я вам говорила, что будет собор. Грановитая-то палата битком набита: все наши там.
— Слышишь, брат? — вскричал Левшин. — А мы еще здесь. Скорей, скорей!
— Что за диво! — прошептала Архиповна. — Вчера этот молодец от правежа прятался, а теперь в Кремль идет!.. Ах, батюшки! бегом пустились!.. Уж не хотят ли и они постоять за истинную веру?.. Давай Господи!
