— Тодор Таниров, — гордо произнес я.
— Тебе нравится имя?
— Конечно. Его назвали в честь героя.
— Его назвали в честь двух героев, — она коснулась моей руки. — Но я сохраню имя его отца в тайне, когда он пойдет в школу. Если власти пронюхают, у него будут неприятности, — она вздохнула. — Но когда он достигнет совершеннолетия и возглавит борьбу македонцев за свободу, тогда все узнают, кто его отец.
Малыш заплакал. Я поднял его, положил на плечо, похлопал по спине. Думал, что ему понравится, но плач только усилился.
— Заговорщик должен плакать шепотом, — назидательно сказал я ему.
— Он голоден. Передай его мне.
Я передал Анналии плачущего ребенка, она подняла кофту и поднесла ко рту грудь. Маленькие губки тут же обжали сосок, ручонки ухватились за белую чашу, и он жадно засосал.
— Ребенок проголодался, Ивен.
— Он — сын своего отца. Знает, что у тебя самое вкусное.
— Точно.
— Ты получала деньги, которые я посылал?
— Да. Ты посылал слишком много. Лишние я отдавала МРО.
— Лучше бы ты оставила их у себя. Для ребенка.
— Я оставила достаточно, — Тодор потерял грудь, но она чуть повернула его так, чтобы губы вновь нашли сосок. — Я так счастлива, что ты помнишь о нем, заботишься. Не смела и мечтать, что ты приедешь в Македонию, чтобы посмотреть на него.
— Я сожалею, что не смог приехать раньше.
— И хорошо, что ты подождал. При рождении он был такой красный, такой сморщенный! Тебе бы он не понравился.
— Я бы все равно его любил.
Я подошел к очагу, пошевелил поленья. Вернулся на прежнее место. Анналия переложила Тодора к другой груди. Он захныкал, но потом его рот нашел то, что требовалось. Я наблюдал за его глазами. По мере наполнения желудка они медленно закрывались, потом разом раскрылись, опять закрылись, но он продолжал сосать с прежней энергией.
Наконец, высосал все, что мог, и Анналия отнесла его на соломенный матрасик, который лежал слева от очага. Осторожно уложила, накрыла двумя вязаными одеялами. Глаз он больше не раскрывал. Она вернулась ко мне, села рядом.
— Хороший мальчик. Теперь он будет долго спать.
— Спит хорошо?
— Как молодой барашек.
— Рад это слышать, — собственно, по-другому и быть не могло: осколок снаряда не мог вызвать генетических изменений. Но меня все равно порадовало известие о том, что бессонница отца не передалась сыну.
— Ивен? Ты надолго?
— На несколько дней и ночей.
— Потом вернешься в Америку?
Я покачал головой.
— Не сразу. У меня дела на севере.
— В Белграде?
— Дальше.
— Мне бы хотелось, чтобы ты побыл подольше, Ивен.
Я вытянулся на земляном полу. Она улеглась вплотную ко мне. По одной я расстегнул все пуговички толстой кофты, обхватил ладонями груди.
— Видишь, что он с ними сделал? Они пусты.
— Они прекрасны, любовь моя. Моя маленькая птичка.
— А-а-а...
Мы лежали бок о бок, обняв друг друга. Ее дыхание было теплым и сладким. Мои руки играли ее грудями, она засмеялась и сказала, что знает, почему Тодор сосет с таким удовольствием.
— Он пошел в своего отца.
— Я тебе так и сказал.
— Ах, Ивен...
Не спеша, прерываясь на ласки и поцелуи, мы разделись под мерцающим огнем. Я провел рукой по ее животу, упругим бедрам.
— У тебя есть другие женщины?
— Не так чтобы много.
— А дети?
— Нет.
— Тодор — твой единственный ребенок?
— Да.
Она удовлетворенно вздохнула. Мы поцеловались и прижались друг к другу. А потом она потянула меня на свой матрац, лежавший по другую сторону очага.
— Тодору нужны братья.
— Это правда.
— И прошло уже полгода после его рождения. Пора.
— Да, конечно. А если будет девочка?
— Дочь? — она задумалась, пока я гладил ее пышное тело. — Но это очень хорошо, если у мальчика есть сестры. А ты еще вернешься, Ивен, так что будет время и для сыновей.
— Для Македонии.
— Для Македонии, — согласилась она. — И для меня.
Я еще поласкал ее, мы поцеловались, потом у нее иссякли слова, а у меня — мысли. Ее бедра разошлись, руки и ноги сжали меня, и матрац заскрипел под нашей страстью. Я забыл о латышах, колумбийцах и толстячке из Вашингтона. Я даже забыл о моем спящем сыне, поскольку один раз даже громко вскрикнул от страсти, но Анналия тут же одернула меня.
— Ш-ш-ш, — тяжело дыша, прошептала она. — Ты разбудишь Тодора.
