Да, Булгаков прямым текстом сказал, что мир, современный ему, - это мир дьявольский, и несчастные, обреченные на существование в нем, - люди больные, сломленные, с искаженным сознанием... Ему жалко их, как жалко себя. Но он осмелился, он поднялся над этим, утверждая свое право оставаться человеком, который живет по иному закону - Божьему... и за это он платит мукой быть непризнанным, изгнанным отовсюду и преждевременной смертью. Он остался вне времени, выпал из него и стал величайшим писателем времени, которое было его не достойно.
Слава и вечная память!
Несчастный, несчастный замученный... он так любил жизнь! Он любил её со всей жадностью живого, общительного и остроумного человека, любил во всех её проявлениях, как то: быть изящно одетым, вкусно поесть, выпить, покурить, побалагурить, посидеть в партере при бабочке, пройтись с дамой... ах, эти дамы, черт возьми, как они любили его! Да, и он их любил, чему подтверждением слова Таси - первой жены... рассерженные слова о том, что сам развлекался, заполночь по Москве гулял, а ей - не моги, её удел дома сидеть, ждать его... Тоже бедная, но это - от его жадности, от неуемной тяги к новым живым впечатлениям... Она не вписывалась в шумный, говорливый светящийся круг московских домов, где принимали его - она уже слишком устала от голода и скитаний... А он - нет! Он был очень вынослив, Булгаков. Но дьявольская машина, в конце концов, сломала и его.
Прощай, великий Мастер. И прости нас за то, что мы - в ином времени, мы везунчики, живущие уже после слома эпохи. А ломал её - ты.
Так, совсем расстроившись и упав духом, думал Микол, проводив своего внезапного гостя. Он снова, как тогда, летом, отправился в магазин и купил коньяку. Немного - одну бутылку. На большее денег не было. Склад аптекарский он уж больше не сторожил - сократили. И теперь нужно было срочно искать работу. Но Микол не в состоянии был что-либо предпринимать он страдал, не видя на столе знакомой папки с тесемками, замечая зияющее пятно там, где раньше лежала стопка листов бумаги с ровными полосками строк.
* * *
Глава 11
ТАМОЖЕННЫЙ МОСТ
Все-таки Микол пива взял дня через три после той сумасшедшей беготни по бульварам. Эти три дня он в берлоге своей отсиживался, плавал в тоске... Последние сто рублей проел, у соседки ещё сто занял на пиво. Да и кто не займет, когда в бездну заглянет?
Да, какая там бездна? - возмутитесь вы, добрый читатель. - Это Яуза бездна?! Канава грязная... Безделье и пьянство - вот что Микола замучило, а вовсе не тьма беспросветная!
Ну, это как поглядеть... Взять Микола - так он все по-своему чувствовал. Такое уж у него было свойство натуры: во внешнем усматривать знаки, намеки на нечто скрытое, важное. В самую суть, в корень хотел он глядеть, хоть корень этот и скрыт от нас, спрятан, и понять его нам не дано... Все, что с Миколом за последнее время творилось, ясно показывало путь ему перекрыт. Нет дороги! Ни вперед, ни назад. К прежней жизни с её суетой он не смог бы вернуться - от неё с души воротило, а настоящая жизнь, нанизанная на нитку спокойной работы, поманила и спряталась. Как рыба в воду из рук прыгнула жизнь у него - не давался роман, не шел! И дело не в том, что писать он не мог - мог: садился - и дело двигалось, ритм нарождался, подхватывал, вел и слово само приходило к нему... Беда в том, что тот тайный, неуловимый смысл, дух - душа романа, без которого вещь не станет живой, потерялся, исчез. И Микол, как не силился, не мог его ухватить.
Он знал одно: каким бы мрачным ни вышел роман, каким бы приговоренным герой, со страниц, - невидимый, необъяснимый, - должен пролиться свет. И свет этот - вот то единственное, что перельется читателю, тому, кто, усталый, замученный суетой, раскроет его... Потому что через день, через год читатель забудет и о чем в том романе шла речь, и как звали героя, и прочее всякое, не важное для него. А свет тот останется. И в этом - его, Миколова, радость, его победа!
Теперь же никакая радость не грела, словно в кромешную тьму провалился. И, отупев от тоски, он снова пошел на бульвар. Решил так: надо тот свой недавний маршрут повторить, который его к лицезрению грязной Яузской бездны привел, и теперь по-другому его повернуть - вдруг да проглянется что-то хорошее? Вот и пошел, прихватив свое пиво, на троллейбусе так же доехал, сел на скамейку, бутылку открыл, хлебнул...
