А все чувство ответственности, вбитое в меня вначале в детском саду, потом в школе… в институте, конечно, ни о чем подобном речи не шло, но там оно уже начинало саморазвитие, потому как вуз я все-таки закончить умудрился, пусть и не с красным дипломом, но и не с «зеленым». Учился-то я на бюджете, а это, в то время когда в армии хронический недобор, превращает каждую сессию в борьбу за выживание. А регулярные сообщения в прессе об очередном возвращении на родину очередного призывника в цинковом гробу со следами огромного количества пыток на теле, переломанными костями и диагнозом, что, мол, умер он в теплой казарме от насморка, чуть ли не венерического, и все это в мирное время, очень, я скажу, стимулируют к проявлению усердия в учебе.
К ручному управлению я привык еще во флотском госпитале, плюс практика доставки груза в системе Фолка (там тоже преимущественно на ручном ходил). И сейчас просто наслаждался полетом, хорошо проделанной работой, параллельно думая о своем, заодно переругиваясь с искином по поводу эффективности и энергоэкономичности выполняемых маневров.
Как обычно, когда занят каким-либо делом, время пролетело незаметно. На экране замигал значок, что погрузка, а вернее приваривание очередного остова к крепежу, закончена, все киберы находятся внутри корабля и можно смело начинать предпрыжковый разгон. Все, больше мне за управлением на сегодня делать нечего, — ручной вход в гиперпрыжок это смело, но глупо.
Что такое разгон перед прыжком — это фактически накопление кинетической энергии. Не буду вдаваться в подробности, но контур джампового двигателя, высвобождая ее, и перемещает корабль в пространстве. Тут важна точная настройка по хреновой туче параметров, от скорости и массы до возмущения гравитационного поля и плотности космической пыли. А то поведет контур, высвободится энергия в какое-нибудь «левое» русло, и все, привет предкам! Именно поэтому внутрисистемные прыжки такие сложные, и исполняются исключительно по маякам, расстояния слишком маленькие, очень маленькие допустимые диапазоны и слишком большие погрешности получаются соответственно. И вероятность удачного прыжка не один к миллиону, как принято в норме при межсистемном передвижении, а один к трем, например, или вообще девять к десяти. Собственно, на такие разгоны да на последующее энергообеспечение и тратится львиная доля всего затрачиваемого топлива.
Корабль лег на новый курс и начал уверенно набирать ход под бдительным контролем искусственного интеллекта, несколько тысяч раз в секунду сканирующим обстановку и вносящим корректировки в параметры разгона. Где-то часа через три мы совершим прыжок, и можно будет спокойно идти спать, потому как масса «Макава» с приваренными к нему остовами чуть ли не в три раза увеличилась, и длится он будет не меньше стандартных суток. Можно будет и отдохнуть, и текущую проверку бортовых систем провести, а то что-то мне последнее время сбои в системе топливной рециркуляции не нравятся. Оно, конечно же, не критично, но все же обратка есть обратка — на расход влияет достаточно сильно.
Перед глазами появилась ярко-красная табличка, сопровождаемая сигналом тревоги, — корабль подвергся ракетной атаке.
Как?!! Я моментом подключился к управлению, задвинув искин на его законное второе место. Какого хрена!!! Корабль преследовал с десяток ракет, стареньких, конечно, но это ничего не меняло. Мне одинаково неприятно погибать что от взрыва новой, что старой боеголовки. И ведь время, суки, подобрали, когда особо никуда не свернешь, если в прыжок войти хочешь.
От «Макава» отделились несколько десятков противоракет и, разобрав цели, устремились прочь от кормы. Ну что же, две трети навесных контейнеров с противоракетами опустели. Я почесал внезапно засвербевший затылок и с силой ударил об подлокотник ложемента.
Какого хрена!!! Откуда эти ракеты взялись?! И вообще, почему ракеты?! Во фронтире ими почти не пользуются, это же дорого!!! Старые запасы, с войны оставшиеся, уже как лет двадцать назад закончились. На «Макаве» противоракеты эти, наверное, с того времени и стоят, бездействуя. Тут все поголовно на энергетическом вооружении сидят, а те, у кого ракеты все же есть, как правило, с кем-то из Содружества сотрудничают плотно. И им я нафиг не сдался, ни живой, ни мертвый, никакой, не того полета птаха.
