– Вы запрещаете мне говорить это, Анна, потому что не доверяете мне.
– Не доверяю вам, доктор Фабос?!
– Недостаточно, чтобы поверить, что я готов спасти вас от всех опасностей... даже от опасности прошлых лет.
– Вы не можете сделать этого... не можете, доктор Фабос!
Я взял ее за руку и заставил взглянуть мне в лицо.
– Когда женщина научилась любить и любила, у нее нет прошлого, – сказал я. – Все, что ее касается, составляет счастье человека, которому она отдала свою жизнь. Что касается вас, я уверен, мы прочтем историю прошлых лет вместе и найдем ее приятной для нас. Не знаю, Анна, верно или нет, но попытаюсь отгадать. Я думаю, что это история любви женщины и страданий отца и невинного человека, который долго был заключен в тюрьме. Я скажу, что дитя двух людей, утвержденная в правах на принадлежащее ему имущество, она сделалась добычей негодяя, и я буду недалек от истины. Вот что думает ваш пророк. Анна, он дал бы много за то, чтобы факты были таковы, как он их представляет себе.
Она повернула голову ко мне и взглянула мне прямо в лицо. Никогда еще не видел я такой смены настроений на этом детском личике... радость, сомнение, любовь, страх. Со свойственной ей сообразительностью она поняла все, пока я говорил. Глаза ее засветились чудным огнем благодарности. Несколько минут просидели мы молча, и я ничего не слышал, кроме биения ее сердца.
– О! – воскликнула она наконец. – Если бы это была правда, доктор Фабос, если бы это была правда!
– Я докажу, что это правда, раньше, чем мы приедем в Англию через месяц.
Она засмеялась с некоторым смущением.
– Англия... Англия! Как далеко отсюда Англия! А моя дорогая Америка?
– Семь дней на моей яхте «Белые крылья».
– Ах, зачем мы не птицы, чтобы перелететь через эти горы?!
– Горы будут добры к нам. Сегодня, завтра или когда-нибудь мы переберемся с вами через эти горы, Анна!
Она сказала мне, что это вполне отвечает ее желанию. Опасаясь дальше говорить об этом, я оставил ее и отправился к потоку, чтобы посмотреть, какую весть он мне принес. Убывает ли вода или это только фантазия расстроенного воображения?
Стоя на краю пропасти, по которой протекала река, я видел, что не ошибся. Поток уменьшился еще на один фут: он не бурлил и не шумел теперь в проходе. Тот, кто изменил его течение, запрудит его, когда придет время. Когда оно придет, я не знал, но мне было ясно, что я должен делать. Я не должен отдыхать ни днем, ни ночью, пока не наступит освобождение; ни сна, ни покоя не должен я иметь, пока Окиада не явится ко мне и не откроет мне ворота.
А как же Анна и мое обещание? Оставлю ли я ее пленницей в долине или перенесу через горы, как обещал? Ответственность оказывалась больше, чем я себе представлял. Если я возьму ее с собой, чего только не расскажут по всему миру эти негодяи! Если я оставлю ее, каким жестокостям, каким преследованиям может подвергнуться она в Валлей-Гоузе! Я не знал, что делать! Надо полагать, что судьба распорядилась хорошо, взяв все это дело в свои руки и, не оставив мне выбора, заставила уйти одного. Как бы там ни было, но когда Окиада вошел ко мне в комнату в десять часов вечера и я направился к комнате Анны, чтобы разбудить ее, она не ответила мне и, несмотря на самые тщательные поиски, я не нашел ее нигде в доме. А между тем время нельзя было терять.
– Милосердный Боже! – воскликнул я. – Неужели я должен оставить ее с этими людьми?!
Я понял, что так должно быть и что я один, подвергаясь опасностям, тем самым спасаю нас обоих.
