Дважды перечитав текст, Мехлис сделал в углу пометку и взял следующий точно такой же листок. В этом было написано:
В политуправление РККА
от политбойца члена ВКП(б) Бричкина Н.Г. п\u1073? № 3663189
Помимо бесцельных потерь надо указать на отсутствие заботы о бойцах, их питании и отдыхе. Полки дивизии двигались к фронту полуголодные, не получая пищи по два-три дня. Обращаем внимание на то, что тыловые службы обеспечены в несколько раз лучше, чем бойцы на передовой.
Сообщение было важным, но на данный момент второстепенным, и Мехлис отложил его в сторону. Следующей оказалась аналитическая записка политотдела, в которой подчёркивалось:
…В частях очень нервно относятся к возможности окружения. Воля командиров парализуется зачастую тотчас после панического сообщения о появлении в тылу вражеских частей, хотя тактического окружения там нет и в помине. Следующий за этим приказ выходить мелкими группами есть не что иное, как форма дезертирства…
Это заставляло задуматься. Да, паника, как правило, начиналась с воплей о том, что командиры предали. Армейский комиссар молча просидел с минуту, потом взял ручку и медленно, будто взвешивая каждое слово, написал в своём рабочем блокноте:
…В наших стрелковых дивизиях имеется немало панических и прямо враждебных элементов, которые при первом нажиме начинают кричать: «Нас окружили!» – и увлекают за собой остальных бойцов. В результате подобных действий этих элементов дивизия обращается в бегство, бросая материальную часть…
Скрип двери заставил армейского комиссара оторваться от бумаг и поднять голову. В комнату без стука вошёл капитан и выжидательно остановился на пороге. Этот капитан служил в особом отделе армии и вывезенный самолётом из окружения доставил такие важные сведения, что даже сейчас его появление заставило Мехлиса, забыв о нарушении субординации, поспешно спросить:
– Что, есть что-то новое?
В ответ капитан только как-то странно покачал головой, и стало ясно, что пока ничего определённого нет. Известие чрезвычайной важности, сообщённое особистом, напрямую касалось сына Сталина, и потому Мехлис уделял ему особое внимание. Однако, судя по виду командира, целиком занятого поисками Якова Джугашвили, положительных результатов ещё нет, и Мехлис вздохнул:
– Докладывайте…
Особист немного помялся и начал:
– Как было установлено, дивизия два дня успешно наступала, имея целью окружить немецкое танковое соединение. Моральный дух части был хорошим. Батарея старшего лейтенанта Джугашвили действовала весьма удачно, что и было отмечено. Однако потом сопротивление немцев усилилось и, как утверждают вышедшие из окружения, после интенсивных налётов пикирующих бомбардировщиков дивизия, понеся значительные потери, вынуждена была отступить.
– Это я знаю, – поторопил капитана Мехлис. – Что дальше?
– Весь корпус тоже отступил и, потеряв большую часть танков, оказался разбитым.
– Меня интересует не это, – снова раздражённо заметил Мехлис. – Что конкретно удалось выяснить у тех, кто вышел из окружения?
– К сожалению, мало, и пока вырисовывается одна версия, – капитан сделал паузу и закончил: – Будто бы Яков Джугашвили раздобыл гражданскую одежду и в группе таких же переодетых бойцов пытался выйти из окружения…
– И что? – насторожился Мехлис.
– Потом… – капитан опустил голову. – Эти переодетые были опознаны как русские солдаты, и после задержания некоторые из них указали на Якова Джугашвили, заявив, что он сын товарища Сталина…
– Значит, подтверждение, что Яков Джугашвили попал в плен, есть… – Мехлис приподнялся за столом и, торопливо перебрав лежавшие на столе бумаги, протянул один листок капитану. – А такого не допускаете?
Особист взял листок и почему-то прочитал вслух:
ПРОПУСК
Предъявитель сего не желает бессмысленного кровопролития в интересах евреев и комиссаров. Он покидает побеждённую Красную Армию и переходит на сторону вермахта. Немецкие солдаты будут хорошо обращаться с ним и заботиться о его пропитании и трудоустройстве.
Капитан закончил чтение и, подняв голову, твёрдо заявил:
– Такого я не допускаю. Тем более есть и другая версия.
