Джим рассмеялся и пригласил нас на ленч в большой ресторан, где Шэннон, Бриджид и я так разевали рот, глядя на живые лица виднейших политиков и других знаменитостей, что почти забыли о превосходной еде, хотя, надо сказать, Бриджид просмаковала каждую деталь сервировки и подававшихся блюд, сравнивая с собственной кухней явно не в пользу последней.
Сенатор Джим отвез нас на вокзал в своем лимузине, и мы расстались после искренних объятий и поцелуев как старые друзья.
– До встречи в Коннемэйре, – крикнул он, когда мы уже махали ему платками из окна вагона, и я почему-то была уверена, что эта встреча состоится.
– Что дальше? – спросила Шэннон по возвращении в «Ритц-Карлтон».
Бриджид вернулась в свою огромную постель, прихватив с собой коричный тост и чай, и я долго слышала гвалт футбольного матча, доносившийся из ее телевизора. Эдди сидел рядом с Шэннон, мы потягивали шампанское, призванное восстановить силы, и думали о нашем следующем ходе.
Я вздохнула.
– Боюсь, что на очереди партнеры, – сказала я, – так как кого-то еще заподозрить просто невозможно. Сначала Брэд, потом Джек.
– Отлично. Но на этот раз с вами пойду и я, – заявил Эдди, – потому что уверен, что это их рук дело.
Мы удивленно воззрились на него, и он добавил:
– Кто же другой может быть? Мы исключили обоих О'Киффи, к тому же знаем, что партнеры обкрадывали Боба.
Брэд Джеффри жил на Лонг-Айленде, и мы отправились в наемном лимузине схватить за гриву льва в его собственном логове. Поехали без предварительного звонка по телефону, желая застать его врасплох, в действительности же удивляться пришлось нам самим.
На звонок вышла одетая с иголочки экономка, которая провела нас в дом, а пятью минутами позднее по лестнице к нам спустилась несколько растерянная Моника Джеффри. Это была стареющая женщина, хотя я никогда не позволила бы себе применить это определение, говоря о какой-нибудь другой леди, – а мне было видно, что она действительно «леди». Но ей наверняка было сильно за шестьдесят, и вид у нее был соответствующий. Под этим я имею в виду, что она была такой, какой ее сделала природа: незаметной и аккуратной, но все еще привлекательной с ее бледными волосами, бледной кожей и бледными же глазами за очками со стеклами миндальной формы в золотой оправе.
– Шэннон, дорогая, – заговорила она с приятным южным акцентом, – какой сюрприз!
Я подумала, что говорит она так же нервозно, как выглядит, и волосы у меня зашевелились, как встает дыбом шерсть у собаки, почуявшей зайца. «У Моники Джеффри явно есть, что скрывать», – подумала я.
Шэннои представила ей меня, потом Эдди, и Моника, оправдывая свой образ благородной дворянки, хлопнула в ладоши и предложила нам чаю.
Я, дождавшись, пока прекрасные чашки веджвудского фарфора наполнятся чаем «Эрл Грэй», резко проговорила:
– Мы, собственно, пришли побеседовать с вашим мужем.
– С Брэдом? – переспросила она, сильно покраснев.
Руки ее тряслись, когда она быстро поставила чашку на блюдце, и я почти пожалела, что так резко бросила ей в лицо эту фразу.
– Мы хотели поговорить с ним о папе, – быстро вмешалась Шэннон.
Она вопросительно посмотрела на Монику, и несчастная женщина вдруг разразилась слезами.
– Брэд ушел, – борясь с рыданиями, проговорила она. – Он оставил меня. После сорока лет совместной жизни. Нашел другую женщину, моложе меня и красивую. Она тренирует лошадей на своей ферме в Кентукки, и это все, что я о ней знаю. Однажды вечером Брэд пришел домой напряженный и молчаливый, что, впрочем, было понятно после того, как он… в общем, как он обанкротился… А потом он сказал, что у него есть другая женщина. Сказал, что соберет свои вещи и уйдет к ней, что дом и все, что в нем находится, оставляет мне, и заверил, что у меня не будет денежных трудностей. Сказал, что дети наши уже выросли и больше не нуждаются в его заботе. И ушел, чтобы начать новую жизнь.
Моника печально посмотрела на нас через свои помутневшие от слез очки, и Шэннон ласково сняла их с ее носа и держала в руках, пока та пыталась вытереть полные слез глаза.
– О, дорогая, я смутила вас, – шмыгнув носом, проговорила она, стараясь взять себя в руки, а я в это время пристально смотрела на нее, не откроет ли она непреднамеренно что-нибудь важное о своем беглом муже, но скоро поняла, что она вряд ли знает о том, где он находится, и ничего – или почти ничего – о его делах и смерти Боба Киффи.
