– Так, значит, ваш отец умер?
– Нет, он не умер, хотя вполне мог и умереть. Но мамми умерла. И Уильям. Несчастный случай во время верховой прогулки.
– Бедный Уильям, – с искренним сожалением проговорил Финн. – Даже мне не удалось сделать из него хорошего наездника.
– Сил теперь живет дома и ухаживает за па, – продолжала она. – Он постарел и плохо соображает. Она пишет, что он половину времени сидит, уставившись в стену библиотеки. Для Сил это мучительно, но она не может оставить его одного.
Глаза Лилли встретились со взглядом Финна.
– О, Финн, – прошептала она, – я каждую ночь вижу во сне, что возвращаюсь туда. Хотя знаю, что там никогда не будет так, как прежде.
Они смотрели друг на друга, вспоминая, как все было в Арднаварнхе. Потом Финн встал и горячо проговорил:
– Может быть, ваши воспоминания приятнее моих. Все, что я помню, это тяжелый труд и полная зависимость от вашего отца. От него зависело, будет ли у меня крыша над головой и пища в животе. Помню, как он повысил меня, назначив грумом, и я думал, что достиг предела своих чаяний.
Финн разлил шампанское и холодно посмотрел на Лилли.
– Прошлое есть прошлое – время, которое мы оставляем за своей спиной, Лилли. Давайте выпьем за наше будущее.
Она с опаской посмотрела на Финна.
– Вы в самом деле так думаете?
– О, разумеется, – поднял он свой бокал.
– Тогда за будущее, – согласилась Лилли.
– За наше будущее, – поправил он Лилли и улыбнулся, снова заметив на ее лице предательский румянец.
Зажгли свечи в серебряных канделябрах, и Финн отпустил дворецкого, сказав, что за столом управится сам.
– В конце концов, я знаю, как это делается. Ведь был же я в свое время ливрейным лакеем.
– Вы меня компрометируете, – запротестовала она, когда за дворецким тихо закрылась дверь, и они остались одни.
Финн ухмыльнулся.
– Зато мы будем в равном положений: с глазу на глаз. При равной угрозе обеим нашим репутациям. Кроме того, Лилли, вашу репутацию в этом городе испортить невозможно. Я достаточно быстро в этом убедился. В Бостоне каждому известно, что Джон Адамс женился на своей экономке. И мне кажется, что с вами в этом городе не считаются. Это, должно быть, очень непривычно для вас – не быть принятой в свете?
– У меня есть свои друзья, – словно защищаясь, проговорила она.
– Да. Я тоже о нем слышал.
Лилли вздрогнула.
– Нэд Шеридан, – добавил он. – Молодой красавец актёр.
– Семья Нэда приютила меня после того, как пошла ко дну «Хайберния». Они ухаживали за мной, как за собственной дочерью. Нэд хороший человек, он мой друг… Впрочем, я не желаю оправдываться. Да, я вышла за Джона, потому что это был единственный способ начать новую жизнь. Что мне еще оставалось? И, кроме того, он прекрасный человек, добрый и ласковый, и я его действительно люблю. Только вот…
– Что – только?
Она просительно взглянула на Финна:
– Неужели нужно объяснять?
– Вы не обязаны ничего мне объяснять, Лилли. Думаю, я знаю вас лучше, чем самого себя.
Он потянулся через стол и коснулся ее руки.
– Лилли, что случилось с ребенком?
Лилли почувствовала, как кровь отлила от лица. Она приучила себя никогда не думать о ребенке, о котором никто ничего не знал, кроме Нэда. Она похоронила сына в глубинах своего сознания, вместе с Робертом Хатауэем.
– Я.. – я не знаю, – проговорила она, наконец.
– То есть как не знаете? Но вы обязаны знать. Может быть, у вас случился выкидыш после кораблекрушения? Или, может быть, он умер? Или что, Лилли?
Лилли вскочила на ноги и устремилась к двери, но Финн схватил ее за плечи и повернул лицом к себе.
– Будет лучше, если вы ответите на мой вопрос, Лилли, – резко сказал он. – Мы говорим о ребенке, который едва не разрушил обе наши жизни.
– Я отдала его, – слабым голосом ответила она. Я не смогла даже взглянуть на него. Для меня он никогда не существовал.
Финн помог ей сесть в кресло и, стоя рядом, по-прежнему не спускал с нее глаз.
– Скажите мне, чей он, чтобы я знал, кого следует за это убить.
Она в ужасе взглянула на Финна. Ей было понятно, что это значило.
– Тогда вы должны убить меня, – вздохнула она, – потому что я одна во всем виновата. Я оклеветала вас, думая, что потом все уладится. – Лилли опустила голову на руки. – Боже, какая я была наивная, – простонала она, – и какая глупая.
