Лена размахнулась, чтобы швырнуть плоскогубцы на пол, но в последний момент сдержалась, с опаской взглянула на спящего младенца.
— Здесь мужик нужен, — со слезой в голосе проговорила она. — Понимаешь?
Димка кивнул, искоса взглянув на девушку.
— Ни фига ты не понимаешь, — вздохнула Лена.
Ей хотелось плакать, хотелось выскочить из этого ужасного дома и бежать, бежать, бежать без оглядки. Не останавливаться, бежать куда угодно — лишь бы подальше отсюда.
Вот и этот мальчик. Этот Димка. Мало ей было свалившегося на голову младенца, так еще и этот сопляк. Ведь если ему не снять с ноги кабель, нога опухнет, он не сможет идти. Что тогда? Тащить его на себе? Или … Или убить?
— Лена.
— А?
— Посмотри, что я нашел.
Димка держал в руках небольшую острую кирку с деревянной ручкой.
— В коридоре за веником стояла, — радостно сообщил он.
Лена пожала плечами:
— Она не поможет снять кабель с твоей ноги.
— Зато она поможет мочить их, — Димка кивнул на занавеску, на которой уже успело отпечататься пятно луны.
— Ага, поможет, — злым голосом отозвалась Лена. — Давай уже, ложись спать, истребитель зомби.
Димка опустил голову.
Лена свернулась калачиком на тряпье рядом с младенцем.
— Как же есть хочется.
— Да, — отозвался Димка и едва удержался, чтобы не заплакать.
Ребенок заворочался, засучил ручками-ножками и издал громкий, неприятный крик.
— Тоже голодный, — вздохнула Лена и, сев по-турецки, взяла младенца на руки.
Заметив, как отвернулся к окну Димка, девушка усмехнулась.
— Ты чего? Думаешь, я его буду из сиськи кормить?
Мальчик пробормотал что-то невнятное. Если бы в домике было светло, Лениным глазам предстала бы смущенная, покрасневшая, как небо накануне холодного дня, мальчишеская физиономия.
— Дурачок, я же не мать ему, у меня молока нет. Я вообще еще девственница. Знаешь, что это значит?
На Димкином лице можно было жарить картошку.
— З-знаю.
— Знаешь, — Ленка засмеялась. Впервые с того момента, как очнулась в этом долбанном ночном клубе «Саншайн».
Лена вытащила из кармана джинсов осколок бутылки.
— Что ты делаешь?
Если бы в желудке у Димки было что-то съестное, оно уже оказалось бы на полу: Лена поранила себе палец и засунула его в рот младенцу. Ребенок зачмокал.
— Ты кормишь его кровью? — леденея, проговорил Димка.
— А чем, по-твоему, я должна его кормить? — веселье Лены улетучилось, она снова ощущала злость на привязавшегося к ней непутевого мальчишку.
Димка не ответил.
Лена покормила младенца и вернула на место, в углубление из тряпья. Спрятала бутылочный осколок.
— Все, спать.
Через несколько минут Лена захрапела. Димке раньше не приходилось слышать, как храпят девушки. Если бы кто-то спросил его, храпят девушки или не храпят, он точно ответил бы — нет, не храпят. И — ошибся бы.
Храп у Лены был тонкий, слабый.
«Как слоненок», — подумал Димка.
Мальчику вдруг вспомнилось, как однажды мать пришла откуда-то расстроенная, плакала на кухне в объятиях отца, а тот гладил ее по голове и твердил лишь одно: «Ну, будет». Твердым, спокойным голосом. И мать быстро успокоилась.
Димка всхлипнул.
Мама, папа! Я хочу к вам! Заберите меня отсюда!
Луна выползла из-за тучи, осветила спящих на полу девушку и младенца. Мальчик замер и, пока лунный свет снова не угас, смотрел на них, затем стер влажные полоски на щеках и, свернувшись калачиком, уснул.
Лена сидела на полу, настороженно прислушиваясь. Сквозь занавески проглядывало солнце. Димка приподнялся на локтях, сел. Всю ночь ему снились котлеты: целая сковородка поджаристых, сочных котлет. Димка хотел съесть эти котлеты, но — странное дело — никак не мог до них добраться, несмотря на то, что они просто стояли на столе.
— Ты слышал?
— Что?
Лена потянулась к сумке, достала бутылку с остатками лимонада, сделала глоток.
— Держи.
Димка отпил немного «тархуна». Вкусно, несмотря на то, что газ совсем выветрился.
— За окном женщина кричала, — Лена спрятала бутылку. — Ну, живая. Вроде далеко, а может, и близко.
Мальчик поежился, представив, как живой человек исчезает под грудой полуразложившихся тел.
— Хорошо, если далеко, — проговорил он.
Димка подкрался к окну, отодвинув занавеску, выглянул во двор.
