Димка отогнал прочь страшную мысль. Кровь крысиная. Конечно, это кровь крыс!
Какой низкий лоб у этого человека, а глаза выпученные, как в той книжке с картинками про людей, живших тыщи лет назад в пещерах… Как же их называли, тех людей? Сталактиты? Троглодиты!
Троглодит вдруг начал раскачиваться, издавая невнятные звуки. Это что — песня? Этот урод поет!
Среди какого-то бульканья, издаваемого бородачом, Димка различил слова:
Станьти дети, станьти в круг,
Жил на свете стаый жук
Стаый добый жук.
Рука троглодита потянулась к связке с крысами. Димка смотрел, затаив дыхание. Заскорузлые пальцы вцепились в тушку животного.
Мальчик смутно догадывался, что сейчас произойдет, но когда ЭТО произошло, Димку чуть не вырвало.
Троглодит сорвал крысу с веревки, откусил ей голову и принялся жевать. Он ел крысу с явным удовольствием, причмокивая и жмурясь. По бороде побежала красноватая струйка.
Димке стало дурно: закружилась голова и в желудке начались какие-то спазмы. Бородач явно увлекся своей жуткой трапезой и не смотрел на мальчика.
Нужно бежать отсюда. А то будет поздно.
Димка мысленно досчитал до трех и сделал маленький шажок к выходу.
— КУДА?!
Это был не крик, но рев: нечеловеческий, звериный. Бородач в ярости отбросил в сторону крысу, хрустко шмякнувшуюся о стену, и бросился к Димке. Мальчик завопил от ужаса, попытался вывернуться: тщетно! Пахнущие мочой пальцы вцепились ему в лицо, оттолкнули со страшной силой. Димка полетел назад, врезался головой в холодильник. Свет погас.
Как больно. Словно в голове сидят гномы и долбят, долбят, долбят мозг своими молоточками и кирками. Тук-тук. Тук-тук-тук.
Димка открыл глаза. Кто-то стоит над ним. Огромный, темный, а над головой горит электрическая лампочка.
— Папа! Папа, не бей. Я больше не буду.
Мальчик заслонил лицо руками. Услышал голос, точно со дна колодца.
— Эй ты, поднимайся.
— Папа, не бей!
Сильные руки вцепились ему подмышки. Рывок — и вот уже Димка стоит, пошатываясь, около холодильника. Перед ним — тот самый троглодит. Борода, низкий лоб. Только вот глаза уже не такие дикие.
Сейчас этот человек его убьет. Ну и пусть. Димка улыбнулся, ноги подкосились.
— Да стой же ты.
Мальчик почти и не почувствовал, как его подняли и перенесли на кровать.
Троглодита зовут Егором. Вернее, Егором — угрюмым, глупым и сердитым бомжом, — он бывает до тех пор, пока не становится Валечкой. Валечка обыкновенно сидит на кровати, таращась в стену и меланхолично пожирая крыс. Порой он начинает петь песни с детского утренника или кричать отвратительным голосом: «Я — Валечка». А еще Валечка бьет Димку, накрепко привязанного к стене за лодыжку. Бьет всегда, когда появляется. С остервенением. Ни за что.
Есть здесь нечего, кроме крыс и того мяса, что лежит в холодильнике.
В холодильник Димка заглянул на второй день пребывания у Егора и Валечки. Там лежал разрубленный на куски человек. Заиндевелая голова с набитым снегом ртом таращилась остекленевшими глазами из морозильника. Остальное части лежали внизу в лужицах черной крови. Димка даже не понял, женщина это или мужчина. С этого момента мозг мальчика неотступно сверлила мысль: кто же убил человека из холодильника? Егор или Валечка?
Егор ничего не ест и, наверное, давно умер бы от голода, если бы не Валечка, который пожирает крыс.
А у Димки нет своего Валечки. Мальчик заплакал, зашевелился в своем уголке.
— Егор.
Позвал с опаской: вдруг сейчас перед ним не Егор, а Валечка? Бородач покосился на мальчика.
— Егор, я хочу есть.
Рыдания подступили к горлу жестким, колючим комком.
— Отпусти меня, Егор.
Троглодит поскреб ручищей бороду, каркнул:
— Зомби сожруть.
— Пусть сожрут! Пусть!
Зомби — не страшно. Даже Валечка — не страшно. Страшно есть крыс.
Мальчик перегнулся, желудок скрутило, как тряпку, но рвоты не было.
— Наверху еда… — пробормотал Егор.
— Да, конечно, — затараторил Димка лихорадочно. — Там еда, Егор. В магазинах, в супермаркетах. Колбаса, хлеб, консервы, сосиски, конфеты…
На каждое наименование продовольствия желудок мальчика отзывался коротким рыком, как какой-нибудь зверек.
— Коньфеты, — причмокнул Егор.
