- Так вот все и устроено, - сказал он. - Днем даем ему побегать по комнате, а ночь он проводит в клетке. Вращая рукоятку в коридоре, можно его запирать в выпускать - вы видели, как это происходит. Осторожно, что вы делаете?
Я просунул руку сквозь прутья, чтобы погладить лоснящийся, вздымающийся бок. Он поспешно схватил ее и дернул назад, лицо его стало серьезным.
- Говорю вам: он опасен. Не воображайте, что, если ко мне он ласкается, то и к другим будет. Он весьма разборчив - так ведь, Томми? Вот он уже услышал, что несут обед. Да, малыш?
В мощенном каменными плитами коридоре зазвучали шаги, и зверь, вскочив на ноги, стал ходить взад и вперед по узкой клетке - желтые глаза так и сверкали, красный язык трепетал между неровными рядами белых зубов. Вошел слуга с подносом, на котором лежал большой кусок мяса; подойдя к клетке, он бросил мясо через прутья. Кот легко ухватил пишу когтями и унес в дальний угол, где, зажав кусок между лап, принялся его терзать и кромсать, время от времени поднимая окровавленную морду и взглядывая на нас. Зловещая и завораживающая картина!
- Разумеется, я души в нем не чаю, - говорил хозяин на обратном пути, тем более, что я сам его вырастил. Не так-то просто было привезти его сюда из самого сердца Южной Америки; ну, а здесь он в тепле и холе - и, как я уже говорил, совершеннейший экземпляр в Европе. В зоологическом саду спят и видят его заполучить, но я не в силах с ним расстаться. Впрочем, я уже замучил вас своим хобби, так что теперь мы последуем примеру Томми и пойдем пообедаем.
Мой южноамериканский родственник был настолько поглощен своим имением и его необычными обитателями, что, как мне показалось вначале, внешний мир его нисколько не интересовал. То, что интересы у него все же были, и притом насущные, вскоре стало ясно по числу получаемых им телеграмм. Они приходили в разное время дня, и всегда он прочитывал их с сильнейшим волнением. То ли это новости со скачек, думал я, то ли с фондовой биржи - во всяком случае, его внимание было приковано к неким неотложным делам за пределами Саффолка. В каждый из шести дней моего пребывания он получал не менее трех-четырех телеграмм, а то и семь-восемь.
Я так приятно провел эти шесть дней, что под конец у меня с двоюродным братом установились самые сердечные отношения. Каждый вечер мы допоздна засиживались в бильярдной, где он потчевал меня рассказами о своих невероятных приключениях в Америке, о делах столь отчаянных и безрассудных, что трудно было соотнести их со смуглым коренастым человеком, сидевшим передо мной. В свою очередь, я позволил себе вспомнить некоторые эпизоды из лондонской жизни; они заинтересовали его так сильно, что он выразил твердое намерение приехать ко мне в Гроувнор-мэншенс. Он говорил, что ему не терпится окунуться в мир столичных увеселений, и скажу без ложной скромности, что он не смог бы найти лучшего гида, чем я. И только в последний день я отважился поговорить с ним начистоту. Я без прикрас поведал ему о моих денежных затруднениях и близком крахе, после чего спросил его совета - хотя рассчитывал на нечто более существенное. Он внимательно слушал, сильно затягиваясь сигарой.
- Но послушайте, - сказал он, - вы ведь наследник нашего родича, лорда Саутертона?
- Это верно, но он не такой человек, чтобы назначить мне содержание.
- Да, о его скупости я наслышан. Мой бедный Маршалл, вы действительно попали в очень трудное положение. Кстати, как здоровье лорда Саутертона?
- Я с детства только и слышу, что он в критическом состоянии.
- То-то и оно. Скрипит, скрипит - и проскрипит еще долго. Так что вам еще ждать и ждать. Господи, ну и попали же вы в переплет!
- Я надеялся, сэр, что вы, зная все, могли бы согласиться ссудить мне...
- Ни слова больше, мой мальчик! - воскликнул он, крайне растроганный. Вернемся к этому разговору сегодня вечером, и, заверяю вас, что сделаю все возможное.
Я не жалел о том, что мой визит приближается к концу, ибо чувствовал, что, по крайней мере, один из обитателей дома всей душой жаждет моего отъезда. Изможденное лицо и ненавидящие глаза миссис Кинг становились мне все более и более неприятны. Из страха перед мужем она не решалась на прямую грубость, но ее болезненная ревность проявлялась в том, что она избегала меня, никогда ко мне не обращалась и всячески старалась омрачить мое пребывание в Грей-лэндс. В последний день ее поведение стало столь вызывающим, что я непременно уехал бы, если бы не обещанный вечерний разговор с хозяином, на который я возлагал большие надежды.
