Возможно, они просто шли новым путем, однако широкие просторы выжженного плоскогорья казались более послушными, чем в тот раз, когда их вела Купехаки. На вторую неделю путешествия Изабель оставила печальную, нереальную надежду встретить всадников гуайкуру и увидеть среди них Азора и Корделию, голых, раскрашенных и увешанных бусами, но живых. На третью неделю Тристану и Изабель стали попадаться фермы: первой на их пути оказалась приземистая хижина с белеными стенами и красной крышей, в которой жила супружеская пара — высокий и худой мамелюк в мешковатой одежде пеона и робкая босоногая индианка тупи, — которая содержала хозяйство с курами, свиньями и оборванными ребятишками и ухитрялась возделывать несколько огороженных плетнем из колючего кустарника для защиты от диких свиней и скота богачей, бродившего по шападану, акров земли, засаженных табаком, пшеницей, хлопком и соей. Какими бы они ни казались бедными — ближайшая засуха могла разорить семейство, — фермеры дали Тристану и Изабель немного риса, бобов и пинги и позволили им провести ночь в сарае на роскошной перине из необмолоченных колосьев, где каждая попытка заняться любовью оканчивалась глупым смехом, поскольку они проваливались в колосья, не находя под собой опоры.
По дороге на восток ферм стало больше, и они были богаче, а между ними появились пыльные маленькие городки, где наша супружеская пара могла пополнить свои средства поденной работой. Предполагалось, что Изабель, как негритянка, умеет стирать белье; она волокла в корзине простыни и нижнее белье местного мэра или торговца скотом и муслиновые рубашки их разжиревших жен к журчащей речке и отбивала белье дочиста на плоских камнях при помощи щелока, от которого у нее испортились ногти, а кончики пальцев становились шершавыми, как песчаник. Для Тристана с его властным взглядом, широкими плечами и внушительным белым лбом нашлась более важная работа: спустя несколько дней бесполезных, но гордых прогулок по городку местный адвокат доверил ему доставку записки клиенту, живущему километрах в полутора от города, а один торговец сначала предложил ему поработать грузчиком на складе, где хранились бочки, мешки и железные инструменты, а затем, убедившись в грамотности Тристана и поверив его честному и прямодушному виду, он позволил ему занять место за прилавком и распоряжаться полками, чашками и весами. Местная швея, пожалев потрескавшиеся руки Изабель, пригласила ее наносить швы — сначала с изнанки, а позже и с лицевой стороны. Уроки домоводства были поставлены в монастырской школе основательно, так что швее оставалось только удивляться, откуда у простой чернокожей девушки такая ловкость рук и такие дерзкие манеры. Все это происходило в маленьком городке на склонах Серра-ду-Томбадор, где улицы зигзагами карабкаются по склонам холма, а тротуары поднимаются уступами вдоль мостовой, по которой тащатся телеги и стекают сточные воды и потоки дождя.
И в других городках дальше к востоку для Тристана находилась работа: в одном — подручным у кузнеца, в другом — в автомобильной мастерской, поскольку на пыльных дорогах далекой провинции автомобили медленно приходили на смену повозкам, запряженным лошадьми. Где бы ни работала наша супружеская пара, живостью своего поведения и добротой она сразу располагала к себе окружающих, им не раз предлагали поселиться в городе навсегда, да и будущее, ожидавшее провинции, было достаточно радушным, поскольку сертану суждено было развиваться и дальше. Восстанавливая мышцы, накачанные тяжелым трудом на прииске, Тристан некоторое время работал в строительной бригаде, что укладывала подушку из щебня для нового шоссе, которое тянули в многообещающий, но не развитый регион.
— Дороги — будущее Бразилии, — повторял каждый день их бригадир, словно жрец нарождающейся религии, как бы компенсируя этими словами боль в мышцах и скромную зарплату — ее выплачивали денежными знаками, терявшими свою цену тем быстрее, чем цивилизованнее становились эти края.
Когда они добрались до настоящих городов, начались приключения. Изабель нашла наконец ювелирный магазин, управляющий которого смог оценить тонкую работу древнего ювелира, создавшего крест дяди Донашиану. На остальных торговцев древняя святыня наводила тоску, а у этого загорелись глаза. Он был пардуваску — сын негра и мулатки — темный, как эфиоп, с раскосыми глазами и лысеющим лбом. Он вступил с ней в сговор против незримых владельцев своего заведения, каких-то японских агропромышленников, живущих в далеком Рио-Гранде-ду-Сул, и предложил ей десять тысяч крузейру — невероятно щедрую сумму, как он божился, за ничем не примечательный крест колониальной эпохи.
