— А Саломан? — спросила она. — Нужно ли брать его с собой? Дальняя дорога может оказаться для него губительной.
Ответ Ианопамоко прозвучал торжественно:
— Ты права — он должен остаться. Пойдем только мы с тобой. Такваме и ее дочери позаботятся о Саломане и будут кормить его кашей из маниоки и бананов. Молоко у тебя уже кончается, да и сыну твоему оно не пошло впрок.
Послышался ли Изабель упрек в словах индианки? Что понимает в материнстве эта маленькая женщина, похожая на статуэтку из сепии? Что она знает о материнской доле и материнском бесчувствии? Хоть и была эта индианка некоторое время любимицей Антониу, она не принесла ему плода, и сокровенные глубины ее существа оставались непроницаемыми для мужских чар.
Они переправились через реку рано утром на маленькой долбленке; лес на западном берегу по праву назывался сельвой или матой, то есть джунглями. Покинув выжженный солнцем мужеподобный мир кустарников великого Мату Гросу, они попали в другой, более пышный, сумрачный женственный мир. Узкие тропы, которые Изабель ни за что не смогла бы разглядеть в зарослях, вились по миру зеленых теней, полному цветов и плодов. Трубные крики птиц яку, верещание и щебет невидимых обезьян сопровождали путниц; Изабель с Ианопамоко мелькали в просветах густых зарослей, куда сквозь верхние ветви пробивались лишь узкие столбики света, кишевшие тучами насекомых. Между однообразными гладкими стволами тянущихся к небу деревьев, увешанных лианами и подпертых мощными корнями, почти ничего не росло; километр за километром женщины шли по коричневому ковру из мертвой шелухи семян и старых пальмовых листьев, которые источали сладковатый запах тлена, подобно гробницам в заброшенном соборе. Каштаны и орехи градом сыпались вниз, когда Ианопамоко грациозно взбиралась по стволу дерева и трясла ветки; они шли босиком от рассвета до заката, питаясь красноватыми ягодами арасы, внешне похожими на вишню — они пахнут скипидаром, и слюна от них пенится, — и стручками инги, набитыми сладким пухом, дикими ананасами, мякоть которых содержит множество крупных черных семян со вкусом малины, грушами бакури и даже редким деликатесом под названием асаи, который, если его сорвать, за ночь превращается в массу, напоминающую фруктовый сыр. Все эти сладости висели вокруг них на ветвях необитаемого Эдема: этот мир был сотворен Богом в юности и потому полон замысловатых экспериментальных форм; как и многие художники, Бог добился самых сложных и фантастических эффектов на раннем этапе творения.
По ночам обе женщины заворачивались в один кокон из москитных сеток, а утром разворачивались, как влажные, только что вылупившиеся бабочки. Ночи были прохладными, и они теснее жались друг к другу; шаг за шагом Изабель с Ианопамоко поднимались все выше и выше под самую крышу зеленого мира и, наконец, на шестнадцатый день вышли к подножию поросшего высокой травой холма, по корневым уступам которого пульсирующе пробегали серебристые тени ветра; с плоской вершины скалистого холма тянулись вниз сверкающие нити множества водопадов. Эти слезы на лице природы, которые текли в оправе из широких лент водорослей и мха, временами трудно было отличить от жил кварца. Несколько индейцев, говоривших на языке, который Ианопамоко понимала с трудом, с опаской окликнули их из высокой травы. Они смотрели на Изабель так, словно перед ними стояло привидение, а не человек. Голос Ианопамоко мягко застрекотал, объясняя, умоляя, требуя что-то. В какой-то момент она обеими руками приподняла сверкающие волосы Изабель, будто взвешивая их, а потом быстро потерла смоченным слюной пальцем кожу Изабель, показывая, что ее белизна — не фальшивая.
— Они считают, что риск слишком велик, — объяснила наконец Ианопамоко, — и хотят получить вознаграждение за свое содействие.
— Мы взяли с собой крест и портсигар, — ответила ей Изабель. — Крест оставь. Предложим портсигар.
Витиеватая монограмма дяди Донашиану исчезла под грязным темным пальцем, расплющенным терпеливой работой лесного жителя. Главный из встретивших их индейцев с громким щелчком открывал и закрывал портсигар и каждый раз, открывая крышку, следил глазами за полетом невидимого существа, которое, как ему чудилось, вырывалось наружу, губы его при этом растягивались в широкую улыбку, обнажая гнилые зубы, и он начинал изумленно хохотать. Дар был принят. После долгих переговоров Изабель с Ианопамоко повели вверх по скользкой тропе, и путь их несколько раз проходил за пеленой падающей воды. Брызги переливались радугой, как крылья стрекоз, и впивались в кожу холодными иголочками.
