— Где мы? — спросил Тристан у водителя автобуса, когда пассажиры, будто по команде, которую Тристан пропустил мимо ушей, высыпали из автобуса на скользкий синий булыжник городской площади.
— Это Курва-ду-Франсес, — ответил водитель. — Дальше дороги нет.
Пассажиры постепенно расходились. Одних встречали, и воссоединившиеся пары, обнявшись, разбирали узлы, привезенные издалека, и удалялись в свои невидимые дома по протоптанным в зарослях дорожкам. Изабель подташнивало, и голова ее отяжелела после долгого путешествия; ее ошеломила та пропасть, в которую они низвергнулись. Сердце Тристана словно закрылось на замок. Ему пришлось набраться храбрости на двоих. Он должен защитить скрытые в багаже сокровища и свою пачку, крузейру. Может быть, так далеко от побережья инфляция их не достанет.
Откуда-то доносилось стремительное веселое журчанье горного ручья. Вокруг словно сгустились сумерки: высокие деревья подступали к самой площади, и солнце, как небольшая размытая язвочка, светило сквозь пелену облаков не ярче луны. Открытая дверь таверны под названием «Флор да Вида» манила к себе — только там угадывались признаки жизни и можно было укрыться от непогоды. Когда они вошли, горстка посетителей замолчала, прекратив разговор, который они вели такими громкими, резкими и гнусавыми голосами, будто старались перекричать ветер. Официантка — совсем еще ребенок, с плоским, как тарелка, лицом и столь туго затянутыми в узелок волосами, что они облегали ее голову, будто толстый слой лака, — робко подошла к ним.
— Мы с женой проголодались, — сказал Тристан, даже в этой скромной обстановке наслаждаясь возможностью называть Изабель своей женой. Казалось, будто из его тела выросло еще одно, и это сложное, неуклюжее, двойное существо внушало суеверный страх, так как обладало чудовищным чувством собственного достоинства.
— Что у вас подают? — спросила Изабель мягко, чтобы получить ответ от робкой официантки. Ее девичьи интонации сменились серьезным голосом взрослой женщины.
— Рис и черную фасоль, — выдавил из себя ребенок, — и фаринью.
— А что еще у вас есть? — спросил Тристан.
— У нас больше ничего нет, господин, — ответила маленькая девочка, а потом добавила: — Есть еще копченая козлятина.
— Хорошо, мы с удовольствием все это съедим, — проговорила Изабель. Когда официантка исчезла за гремящей вращающейся дверью у стойки бара, Изабель положила белую руку на руку Тристана и сказала: — Мы приехали в царство, где не из чего выбирать.
— Ешь копченую козлятину или помирай с голоду, — ответил он с горькой усмешкой.
Однако, когда принесли еду на дымящихся тарелках, она оказалась удивительно вкусной. Даже жилистая козлятина таяла во рту. Они заканчивали трапезу, когда к ним подсел грузный невысокий мужчина, чья рыжая борода почти сливалась с медно-красным цветом его лица. Борода его росла почти от самых глаз, и даже на кончике носа торчало несколько волосинок. Не спрашивая, маленькая официантка принесла им бокалы с прозрачной пингой[11], и теперь дружелюбный незнакомец подсел к ним со своим бокалом.
— Что привело вас в Курва-ду-Франсес, к подножью Дорадо? — Голос незнакомца звучал грубо, однако речь была витиеватой, как тяжеловесная деревенская подделка стиля барокко.
— Просто автобус дальше не идет, — ответил Тристан, для уверенности коснувшись пряжки ремня. — У нас не было выбора, дружище.
Рыжий человек улыбнулся, в его имбирной бороде показался неровный ряд гнилых зубов.
— Дорога вовсе не кончается в этом городке, а водитель — просто мошенник. У него тут женщина в пригороде, с которой он проводит ночь. А дорога уходит дальше на много миль, поверьте мне.
— А здесь есть пригороды? — спросила Изабель девичьим голосом и звонко рассмеялась.
Рыжий человек остановил на ней мутный взгляд своих глаз и заявил:
— Пригороды обширны. Когда-то в приходе было двадцать тысяч душ, не считая племен индейцев Тупи и Шакриаба.
— И что же потом произошло? — спросил Тристан.
Глаза человека под огненными бровями заговорщицки обвели зал, словно то, что он сейчас скажет, не должен знать никто из сидящих в ресторане.
