Лицо Сильвио стало вдруг напряженным и осторожным, как у Эвклида, брата Тристана, в тот день на пляже — он хотел сделать важное объявление и заговорил таким страстным шепотом, что, казалось, даже сигаретный дым замер, прислушиваясь к его словам.
— В четверг. Будет общеуниверситетская акция. В полдень. Мы пойдем по Эйшу-Родовариу до собора, а потом к президентскому дворцу, пока полиция не откроет огонь. Нам нужны жертвы, чтобы получился международный скандал. Там будет телевидение, нам обещали. Акция должна совпасть с забастовками рабочих на текстильных и целлюлозных комбинатах. Это будет прекрасно — мы убьем зверя ценой собственных жизней. Оставшиеся в живых собираются позже на площадке для гольфа.
Голос Аны Витории зазвучал высоко и решительно, словно кто-то переворачивал ломкие страницы.
— Студенческие протесты — прямая противоположность протестам рабочих: это всего лишь попытка молодого поколения правящего класса сохранить власть в своих руках, прикрываясь революцией.
— Бразилия — не излишне романтичная страна, наоборот, она недостаточно романтична, — вступил Нестор, подбодренный страстью Клариссы. — Это самая прагматичная нация на нашем континенте. Кем были наши революционеры? Один зубным врачом, писавшим плохие стихи, другой — сыном императорского регента, пытавшимся сохранить за собой рабочее место отца!
— Изабель! — раздался вдруг чей-то голос, одновременно смущенный и требовательный. — Изабель.
Она открыла глаза и увидела перед собой Тристана. Он стоял по ту сторону стола — высокий черный парень с большим оранжевым рюкзаком и такой застиранной футболкой, что надпись на ней едва можно было различить. Под испуганными взглядами друзей она на какое-то мгновение заколебалась и даже не сразу узнала его. Первым ее чувством был страх.
— Как ты нашел меня? — спросила она.
Обвиняющие нотки в ее голосе заставили Тристана улыбнуться. По тому, как легко и неторопливо обнажились его белоснежные зубы, она снова узнала в нем то существо, что дополняло лучшую и сокровеннейшую часть ее существа. Его прямоугольный лоб показался ей еще выше, чем прежде: он походил на бастион, возвышающийся над глубоко посаженными глазами, которые печально плавали в собственной чернильной темноте.
— По запаху, — с мягким акцентом кариоки объявил он своим глубоким и полным голосом, и за столом тут же прекратились споры и воцарилась тишина. Форма его носа, слегка приплюснутого, словно для того, чтобы ноздри легче ловили воздух и его ароматы, делала гиперболу вполне допустимой.
Голос его отозвался в ней эхом: она словно услышала, как струнный квартет сменяют звуки арфы. Его улыбка медленно угасла, и он объяснил с серьезным видом:
— Виргилиу узнал от Сезара, что ты учишься здесь в университете. Когда я сошел с автобуса после пятнадцатичасового путешествия, то спросил, где собираются студенты. Это уже двенадцатое по счету кафе. Ты, кажется, не рада видеть меня. Тебе уже не восемнадцать лет.
— Я рада, — сказала Изабель. — Пропусти, пожалуйста, — обратилась она к Сильвио, который загораживал выход из кабинки.
— У тебя неприятности? Кто этот оборванец? — спросил он.
Изабель почудилось, будто голос Сильвио обесцветился. Она услышала в нем страх, хотя только что он хвастливо собирался идти грудью на ружья военных, чтобы собственной кровью написать сводку новостей. Она взяла себя в руки и объяснила твердым голосом:
— Это мой друг. — Она не смогла заставить себя сказать «мой муж».
Кларисса обменялась заговорщицким взглядом с Нестором, а Ана Витория, сидевшая рядом с последним, глядела прямо перед собой, будто ожидала, что марксизм подскажет ей дальнейшие действия. Сильвио из вредности не стал вставать и лишь только отодвинул колени, чтобы Изабель могла протиснуться мимо него, — ее зад в облегающей мини-юбке проскользнул в паре сантиметров от его носа. Прыщавое лицо Нестора покраснело, как будто его отхлестали по щекам, — настолько его смутило это вторжение в их студенческую жизнь.
— Чао, ребята, — сказала всем Изабель.
— Чао, — нестройно и хором откликнулись они.
— Адью, — более церемонно произнес Тристан и откланялся.
