— Когда же это было?
— Это было, батяня Никоарэ…
— Не называй меня так на людях.
— А случилось это, отец Никодим (ты уж дозволь мне тихо называть тебя «батяней Никоарэ»), случилось это со мной, отче, когда мне было от роду пять лет. Отправились мы как-то с дедом Кэлиманом-старшиной на русаков. У старика своя охотничья повадка: кидает изогнутую кизиловую палку и попадает в зайца с двадцати шагов. Стоит собакам поднять косого с лежки, — старик тут же достает его. Правда, охотится он на зайцев и с борзыми, но мне больше по душе, когда он мечет свою кизиловую палку. А потом поднимается в седло, сажает меня впереди себя — и едем домой. А на пороге уже нас ждет тетка Варвара. И случилось как-то, что тетке Варваре некого было послать к мельнику — сказать, чтобы он завез муки для калачей. «Мельница-то рядышком, ее с порога видать. Пойди, Ионуц, передай мельнику мо приказ». И я пошел себе по тропиночке. Из мельницы вышел лохматый мельник, но я не заробел, передал все, как было велено. Потом стал я вертеться около мельницы, да и зашел за дом. Гляжу — поворачивает ко мне голову столетний заяц и смотрит на меня. Тут-то и взяла меня оторопь. Закричал я, пустился во все лопатки к тетке Варваре, рассказал ей, что случилось.
— Какой еще столетний заяц?
— То был мельников осел, — улыбнулся юноша. — В другой раз я расскажу тебе, батяня Никоарэ — отец Никодим, и про другие чудеса, случавшиеся со мной в жизни. А теперь уже некогда рассказывать: сейчас государь прибудет.
— Скажи, Ионуц, для чего ты вдруг свернул на эту тропку, а не пошел напрямик мимо людей?
— Да разве это другая тропка? Я и не приметил.
— Слушай, парень, не оскверняй уста свои ложью.
— Что за ложь, батяня Никоарэ?
— Почему ты обошел старшину?
— Какого старшину, батяня Никоарэ и отец Никодим?
— Да ты что по-бабьи поворачиваешься? Уж будто и не знаешь, о каком старшине говорю?
— Знаю, батяня.
— Так зачем же ты его обходишь?.. Застыдился, что он простолюдин, а ты стал боярским сыном?
— Нет, отец Никодим. Причина иная: стоит деду Кэлиману увидеть меня, он сразу начинает дразнить: «Хе-хе, как дела, жеребчик?» А мне стыдно, что он зовет меня жеребчиком на людях, да еще при женщинах.
Скрывая улыбку, монах отвернул в сторону лицо, заросшее белокурой бородой.
Юноша жалобно продолжал:
— Знаю, отец Никодим, что многогрешен я и недостоин своих братьев. Нет такого дня, чтоб родитель наш не хвалился вами. Встанет с постели и начинает: «А сыны-то у меня во какие!» Так он о вас говорит. А на меня смотрит, как на малую букашку.
— Он еще не верят в твои силы. Ты же еще дитя.
— А вот маманя уже побаивается, что я упорхну скоро из-под ее крыла.
— Какая маманя?
— А я и позабыл, что ты отрекся от всего мирского и нет у тебя ни отца, ни матери. Маманя — это ее милость боярыня Илисафта Ждериха. Раньше бывало, как ворочусь с пастбищ, ищу ее по всем комнатам и нахожу на кухне, где она печет хлеб. Она мне всегда преподносила печеного жаворонка с глазами из угольков. А коли заставал ее у квашни с тестом, то она выгоняла меня кочергой. А теперь отдает мне поклон и дивится моим усикам. Вот и решил я, что вышел из детского возраста. И цыганочки тоже, замечаю, сторонятся меня.
— И это уже заметил?
— Заметил. Я и конюшему сказал. А. он смеется: «Ишь, возомнил!» Да еще велел цыганкам, что служат в покоях мамани, вышить мне платок. «Пусть вытирает платком молочко на губах», — смеется он. Видишь, отче, сколько у меня горестей. А тут еще старшина Кэлиман насмехается: «Хе-хе! Как дела, жеребчик?» Каково мне!
Юноша вздохнул, но тут же заулыбался.
Слева и справа от дороги стеной стояли ратники; вся местная знать во главе с его преподобием Иосифом шествовала к берегу Немцишора. Отец Никодим занял место среди бояр, за ним последовал и Ионуц. Людское море недвижно застыло в лучах жаркого солнца. Был десятый час утра. Заиграли трубы. Перед монастырем воды речки уходили в землю, обнажив усыпанное галькой дно. Преподобный Иосиф остановился в этом месте, дожидаясь княжеского поезда.
Всадники в сверкающих латах и шлемах осадили коней. Князь окинул взором окрестности. Отроки, не медля, взялись за поводья и стремена княжеского коня. Как только спешился князь, очутились на земле и ратники. Княжич Алексэндрел, белобрысый государев наследник, легко соскочил с коня. Он был, как и отец, в одеянии из веницейской парчи, в собольей шапке и сафьяновых сапожках. Трое сопровождавших князя сановитых бояр — сучавский гетман и портар
